В августе целую неделю шли дожди, а когда закончились, жара уже не вернулась. Как-то быстро пожелтели березы, пожухла трава, начали сыпаться желтым дождем лиственницы…

Только успели выкопать картошку, как снова зарядили дожди и смыли последнюю позолоту с деревьев. Закурлыкали журавли, прощальным клином пролетая над деревней и напоминая Марте ее первую встречу с Ганей.

Неожиданно рано выпал снег и засыпал землю толстым слоем, однако не продержался и день, и Марта, возвращаясь от бабки Дарьи, подумала – так и жизнь, раз и нету. После этого снега еще долго стояла ясная, солнечная погода, но утренники становились все холоднее и холоднее…

Пришло письмо от Гани, Марта перечитывала его несколько раз, надеясь найти намек на скорое освобождение. Она уже свободно говорила по-якутски, и надо было решать, или ехать сейчас или ждать, когда станет река. Сердце ее стремилось в наслег, к Семену, но сдерживал страх. Вдруг она не сможет уговорить его?

Однако решила ехать. Хорошева не надо было упрашивать. На этот раз Марта не взяла никаких подарков для ребят, посчитала, так будет лучше. Вполуха слушала Хорошева и молила, молила Бога, чтоб помог ей с сыном. Говорила, что не может больше так жить, нет сил, что хочет каждый день видеть сына, заботиться о нем…

Как только они вошли в дом Прокопьевых, Семен спрятался за Ульяну. Марта сразу же начала говорить по-якутски, чем удивила не только Ульяну с Харлампием, но и Семена. Марта определила это по тому, как он глядел на нее.

Ульяна сразу засуетилась, поставила чайник на печку. Семен осторожно обошел Марту, схватил одежонку и выскочил во двор, Степан последовал за ним.

– Вы рассказали ему про меня?

– Много раз, и я и Харлампий. А Семен твердит свое, тетя Марта не моя мама, она русская, а я якут. Сказали, что у него отец якут и он похож на него. Не верит. Говорит: ты моя мама и все. Плачет, мол, мы его обманываем и не любим. Как не любим. Любим!

Пока пили чай, Ульяна нахваливала Семена, всегда пытается помочь и дома, и на сенокосе. Харлампий лишь поддакивал словам жены. А на вопрос Марты, что ей делать. Сказал:

– Ты мать, ты и решай. А мы его любим, как родного.

– Я поговорю с ним наедине.

– Обязательно поговори.

Марта надела телогрейку, шагнула к двери, но остановилась:

– Совсем забыла.

Она достала деньги, положила на стол и вышла во двор.

– Не поедет Семен, – уверенно сказала Ульяна, – упертый, в отца, наверное.

Хорошев в окно видел, как Марта что-то долго говорила, уставившемуся в землю, Семену, а потом, зажимая рот ладонью, пошла прочь со двора.

Распрощался с Прокопьевыми и Хорошев.

Шли молча, Марта – из-за сдерживаемых слез, Хорошев – понимая ее состояние…

Но на берегу Хорошев не вытерпел:

– И что теперь?

– Ничего. Буду помогать им деньгами и ждать Ганю.

– Ганю? А если он будет сидеть полный срок? Семен к тому времени мужиком будет. Надо было забрать его. Ты же мать.

– Вот поэтому я и отступилась. Главное, он жив и здоров. А что еще мать может пожелать сыну?

– Ну, я не знаю. Попроси Прокопьевых, пусть Харлампий с Ульяной сами привезут Семена к тебе.

– Все. Я буду ждать Ганю.

И больше Марта в наслег не ездила, деньги Прокопьевым передавала с подвернувшейся оказией. Внешне она выглядела спокойной, а вот что творилось у нее в душе. Временами закрывалась в комнате, не желая никого видеть, а в другой раз целый вечер возилась с дочкой Марии.

Приходил Еремин, уговаривал поучаствовать в Новогоднем концерте, Марта наотрез отказалась. Какая репетиция, она видеть никого не хотела, сторонилась людей, их соболезнующих взглядов и перешептываний. Однако на похороны пошла, неожиданно умер Адольф Кун, здоровый, ни разу не болевший, пятидесятилетний мужик. Зима в этом году выдалась холодная, и его, видимо, продуло, когда рабочих везли с дальнего участка в открытом кузове. На следующий день Кун вышел на работу больной, в тот же вечер слег и через два дня умер. Его успели довезти до районной больницы, там определили двустороннее воспаление легких, но помочь уже не смогли. В селе Красном появилась еще одна немецкая могила.

У Куна остались жена и трое детей – сын семиклассник и две девочки помладше. Сын Андрей был высоким, нескладным шестнадцатилетним, стеснительным парнем, если отца со дня ареста доставали из-за имени, то сына дразнили в школе «куночкой». Сразу после смерти отца, Андрей бросил дневную школу и пошел работать. Попал он в бригаду Бердникова, и Марта, глядя, как он неумело тюкает топором, удивлялась, как у такого сильного, ловкого, жадного до работы Адольфа, получился такой сын. Под стать худой, больной матери. Несколько раз Марта подходила, показывала, как правильно стоять, чтоб не порубить себе ноги, как правильно держать топор. Да и во время работы приглядывала за ним, и это спасло Куну жизнь. Когда спилили очередное дерево, у рабочего соскользнул багор, и сосна, крутнувшись на пеньке, стала падать в сторону Куна, ему кричали, махали, чтоб убегал, но Андрей лишь растерянно топтался на месте. Проваливаясь в глубоком снегу, Марта все же успела добежать до Андрея и толкнуть его. Сразу за этим почувствовала сильную боль в плече, рухнула лицом в снег и потеряла сознание…

Много лет назад, вот так же спасая Марту от падающего дерева, Бердников отделался легкими ушибами. Марте повезло меньше, у нее было пробито плечо. Фельдшер Татьяна Ивановна побоялась везти Марту в райцентр:

– По такой дороге не довезем.

– Но что-то вы сможете сделать? – потрясал над головой кулаками Ножигов.

– Хирурга надо и хорошего.

– Хирурга?

Через несколько минут Ножигов уже ехал в райцентр. Он гнал газик так, словно умирала его родная дочь, несколько раз машину заносило, и он чуть не улетал в кювет, но скорость не сбавлял… Подлетел к районной больнице и спросил у первой же попавшейся на пути медсестры:

– Кто тут самый хороший хирург?

– Борис Соломонович. Кто же еще? – удивилась сестра такому вопросу.

– Как его найти?

– В кабинете. Второй этаж и направо. На двери написано: «Гуревич».

Хирург был на месте, худой, старый еврей с жидкой бородкой.

– Борис Соломонович, – с порога заговорил Ножигов, – вы должны нам помочь. Нужно срочно ехать в Красное, там умирает женщина.

– Обратитесь к Яковлеву, он хороший хирург и, уверяю вас, справится прекрасно.

– Нужен самый лучший хирург, на женщину в лесу упало дерево, пробито плечо. Собирайтесь, дорога каждая минута. Я прошу вас.

– Это ваша дочь, жена? Боже, о чем я спрашиваю, ваша дочь и лесозаготовки. Старость, совсем из ума выжил. Конечно, я еду.

– Как же ее угораздило? – уже в машине поинтересовался Гуревич. – Первый год в лесу?

– С сорок второго,