– Иду.

Шагая вслед за женой, Ножигов неожиданно подумал, если бы Зина знала, с каким человеком она живет. Напьюсь, обязательно напьюсь.

Вечером в доме Алексеевых отмечали возвращение Марты. Сначала помянули Августу Генриховну, поговорили о Гане, что-то давно не было от него писем, затем разговор пошел о Семене:

– Я могу его брать на конный двор. Якуты с детства на лошадях, наверное, и Прокопьевы Семена так воспитали. Ему будет интересно.

– А я буду днем забегать, проверять, – пообещал Николай. – Подружится с Клавой, – кивнул он в сторону дочери, – вдвоем им веселей будет.

– Да что мы, вчетвером за одним ребенком не присмотрим? Не маленький же. Вот согласится ли Семен поехать сюда? – высказала сомнение Мария. – Ведь он Ульяну матерью считает, а не Марту.

– Как это не согласится? – удивился Николай. – Марта его мать, заберем и все.

– Это мы, взрослые, знаем, что она его мать. А ребенок? У него шесть лет была другая мать, про Марту он и не слыхивал, тут подход нужон, – крутнул рукой Хорошев.

– Да, – почесал затылок Николай. – Тоже верно, но родная кровь все равно в нем заговорит. Ну что, еще по одной?

– Помянули Августу Генриховну. Давайте, помянем Михаила, – предложил Хорошев. – Умер, Марта, брательник. Два года прошло, как умер. Не эти гады, до ста бы жил. Здоровья в нем было.

– Якоби старуха умерла, Кнабе Вера, старик Рихтер, – начала перечислять Мария.

Но Николай перебил:

– Сама завтра на кладбище увидит. Августу Генриховну мы похоронили рядом с Матреной Платоновной. А немцы хотели возле своих.

– А по мне, не все ли равно, где лежать. А вот жить лучше рядом с хорошими людьми. Спасибо за хлеб соль, поднялся Хорошев. – Марта, завтра будь дома, попробую пораньше отпроситься, чтоб нам засветло до наслега добраться. Прощевайте.

Как и говорили, могила матери была рядом с могилой Матрены Платоновны, деревянная покрашенная оградка, небольшой деревянный крест. Опустившись на колени, Марта коснулась рукой холмика:

– Я вернулась, мама. Мама, я вернулась! Мама, за что с нами так, за что? Мама… – слова ее прервались рыданием…

Выплакавшись, сказала:

– Я приду сюда с сыном, твоим внуком. Я расскажу ему, какой ты была. А потом мы придем втроем, с Ганей.

В заключении Марте казалось, главное, выйти на волю, а там все наладится само собой, она заберет Семена и будет ждать Ганю. Она даже не задумывалась, жив ли сын, по-другому и не должно было быть. И лишь сейчас, возвращаясь с кладбища, подумала об этом, и ледяной рукой сжало сердце. Но Марта тут же поспешила отогнать эту мысль. Все будет хорошо, все будет хорошо…

Возле дома ее уже ждал Хорошев:

– Готова? Завтракала? Отпустили меня пораньше. Бери пожевать чего, два дня в дороге будем.

Уже в лодке, отгребая к середине реки, Хорошев попросил:

– Ты расскажи, как там в этих лагерях? Тут болтают, хуже, чем у фашистов.

Рассказывая о лагерной жизни, о том, что пришлось пережить за эти годы, Марта думала о сыне. Что сказать ему, как вести себя? Что сделать, чтоб понравиться ему?

Хорошев словно угадал ее мысли, когда доплыли до места, посоветовал:

– Сразу в лоб не говори, что ты его мать. Сначала подари игрушки, поговори. Потом пригласи к себе в гости. Пусть сначала привыкнет, а уж потом можно и открыться.

– Я уже думала об этом. Далеко идти?

– Километра три, не любили якуты у реки селится, все в стороне хоронились, возле озер, подальше от лихих людей.

Впереди мелькнуло озеро, за ним виднелись дома и юрты. Марта сбавила ход, а вскоре вообще остановилась.

– Ты че, устала?

– Не знаю, ноги что-то не идут.

– Это от переживаний. Думаешь, жив или нет? А куда ему деться? Конечно, жив. Посидишь или пойдем?

– Пойдем.

– Правильно, а то комары заживо сожрут. Дом Прокопьевых третий с краю. Не дрейфи, все будет хорошо.

От наслега в их сторону с лаем бросились собаки, но тут же потеряли к ним интерес и повернули обратно. Возле домов дымились дымокуры.

– Приятный запах, – потянул носом Хорошев и, обходя коровьи лепешки, пошутил. – Осторожно, мины.

Двор Прокопьевых был окружен изгородью, возле дома хотон, рядом высилась куча навоза, но Марта ничего этого не видела, все ее внимание было приковано к двум мальчикам лет шести-семи, скачущим во дворе на прутиках. Увидев незнакомых людей, мальчики умчались в дом. Сразу же появился Прокопьев, выжидающе уставился на пришельцев, явно не узнавая Марту.

– Здравствуй, Харлампий? – охрипшим голосом произнесла Марта.

– Марта?! – разглядел, наконец-то, ее Прокопьев и крикнул в открытую дверь по-якутски, четко прозвучало слово «Марта», тотчас в дверях возникла Ульяна, радостно всплеснула руками. И после минутного замешательства пригласила в дом. Почему-то Марта была уверена, что у Прокопьевых всего один ребенок – Степан, а оказалось еще три дочери постарше. За них и спрятались мальчики, Семена Марта узнала сразу, уж очень сильно он походил на Ганю. В коротких штанишках, маловатой рубашке, жесткие волосы торчком – так хотелось Марте обнять его. Она достала из вещмешка заводную машинку, крокодила. Завела крокодила и опустила на пол, крокодил покатился к ногам Прокопьевых, с шумом открывая и закрывая красную пасть..

– Пахай! – Прокопьевы, в том числе и Харлампий, испуганно, мешая друг другу, отпрянули, но тут же поняли, что это всего-навсего игрушка и разразились хохотом. Смеялись и гости, и хозяева. И сразу спало напряжение, возникшее после прихода гостей. Ребятишки тут же занялись крокодилом.

– Семен, тебе нравятся игрушки? – спросила Марта.

– Он плохо понимает по-русски, – накрывая на стол, вздохнула Ульяна, – почти не понимает, в наслеге все говорят по-якутски. Да и мы с утра до вечера на работе – заниматься с ним русским некогда.

Марта не сводила глаз с сына, все получалось не так, как она представляла все эти годы. Мария права, она для Семена чужая.

Дети выбежали во двор, а взрослые сели пить чай.

– Надо было тогда отдать его нам, – укорил Хорошев.

– Как я мог его отдать? Мне и сейчас страшно, – отозвался Харлампий. – Заберете Семена, а эти придут и скажут: «Это вы прятали ребенка.»

– Не скажут, мальчик их больше не интересует, – поспешил успокоить хозяев Хорошев, хотя не был в этом уверен.

– Вы сможете уговорить Семена поехать к нам погостить до следующей субботы? Пусть привыкнет ко мне.

– Да, пусть привыкнет, – согласилась Ульяна. – Сразу увезти, много плакать будет. Хороший мальчик. Помощник.

– А Китаевы, что с ними?

– Сердце у Софьи Власовны сильно болеть начало. Чуть не умерла. Уехали. Хорошие были люди.

После чаепития вышли во двор, и Ульяна, показывая на Марту, стала что-то говорить Семену. Тот отрицательно мотал головой.

– Может, он согласится поехать вдвоем со Степаном?