А вдруг она сказала Зедре, что я во дворце? А если Зедра придет за мной? Она спрятала кровавые руны повсюду, и это подвергало опасности всех нас, хотя я вспомнила, как Эше говорил шаху Тамазу, что у него есть решение на такой случай. И все равно, не хватало только, чтобы среди нас шнырял шпион Зедры.

– Я… я могла бы промолчать, – расплакалась Вера. – Но я решила рассказать вам.

– То есть ты решила предать Зедру, свою султаншу. Каким образом это делает тебя достойной доверия?

– Нет. Я… я… когда вы вошли во дворец, я вас увидела. Ни тюрбан, ни повязка на глазу не могли скрыть ваше милое лицо. Я подслушала ваш разговор с другом-химьяром. Я могла бы побежать и все рассказать Зедре, но осталась. Ради вас.

Я насмешливо ухмыльнулась:

– Точно, ради меня. – Я взяла шелковую подушку. – Я могла бы задушить тебя прямо сейчас, и никому не будет дела. Нет, неправда. Пашанг и его йотриды, скорее всего, даже обрадуются. Может, мне стоит так и сделать. Это уймет тревогу, умастит мои раны.

Она уронила чашу на кровать, окрасив простыни красным, затем схватилась за волосы и закрыла лицо, дрожа и плача.

– Ты принимала в этом участие. – Я взбила подушку. – Я добилась всего, чего хотела, стала султаншей султанш, а ты помогла ей все разрушить.

– Я… я… я не знала!

Ее всхлипывания напоминали блеяние козы.

– Не знала? С каких это пор незнание кого-то оправдывает? У меня нет особого выбора. Оставлять тебя опасно и отпустить тебя тоже опасно. Убить тебя – единственный путь. Почему только я это вижу? Неужели другие так очарованы тобой, что не чувствуют яд? Неужели именно я должна принять это ужасное решение?

– Я не хочу умирать. Пожалуйста, султанша.

– Я не хочу убивать тебя.

Я придвинулась ближе, отложила подушку и обняла плачущую Веру, ощущая одновременно отвращение и тепло. Вероломная девчонка, которую я хотела и поцеловать, и забить камнями.

– Я хочу, чтобы ты сделала кое-что для меня. Это намного улучшит положение.

Я погладила ее по волосам.

– Все что угодно, – выдавила она между всхлипами. Ее волосы пахли чем-то сладким и влажным.

– Ты обманула меня, обманула Зедру, обманула Мансура. Но сможешь ли ты обмануть кагана Пашанга?

Она содрогнулась:

– Нет. Он не такой, как все вы. У него ледяные глаза. Он пугает меня.

Я прошептала в ее дрожащее ухо:

– Это я должна тебя пугать.

Она затряслась еще сильнее.

– Чего вы от меня хотите?

– Узнай его намерения. На собрании он оплакивал отсутствие Мансура, но я подозреваю, что он не так уж сильно переживает. В конце концов, трон сейчас пуст… И Пашанг может сесть на него.

Меня беспокоило лишь то, не лжет ли об этом Пашанг. Зачем скрывать свои намерения от меня, с которой, по его словам, он был честен?

– И как я могу это сделать? – спросила Вера, положив голову мне на плечо.

Я поцеловала ее в лоб, взяла ее руку и положила себе на бедро, переместила к самой горячей точке.

– Так же как делала это со мной.

Я проснулась через два часа от боли в животе. Вчера я почти ничего не ела, и внутренности как будто сжимали воздух. Меня вырвало в драгоценную вазу с орнаментом из тюльпанов, стоявшую на собственном маленьком коврике.

После этого я сидела у стены и смотрела, как обнаженная Вера ритмично сопит, лежа на боку.

Правда ли я собиралась убить ее? Держа в руках подушку, я не шутила. Меня потрясло, как холодно и отстраненно я решала ее судьбу. Неужели именно это сейчас нужно?

В Пустоши я видела, как мужчины убивают по самым ничтожным поводам: за оскорбление, нанесенное лошади, за косой взгляд, а один даже огрел дубинкой другого за то, что тот носил желтую одежду. Здесь, в Аланье, убивали по более весомым соображениям, ради правосудия или морали. Но убийства все равно не прекращались.

Когда я соединила звезды и призвала саранчу, это привело к смертям. Десятки гулямов и йотридов погибли, сражаясь на стенах. И все из-за меня. Я вернулась в этот город очистить свое имя, но утопила его в крови. И, что еще хуже, я стала кем-то таким же темным, как та колдунья, с которой я боролась. Так кто же я?

Могу ли я повернуть назад, могу ли найти истинный путь, как наставлял Хизр Хаз? Но путь к чему-либо стоящему не бывает прямым. Он змеится сквозь горы, леса и джунгли, и по дороге человека преследуют колдуны, джинны и сам Ахрийя. Отныне любой путь будет вымощен костями и выкрашен желчью.

Так почему же я ее не задушила?

Я поспала еще и проснулась после рассвета. Веры рядом не было, наверное, ушла заискивать перед Пашангом. Слабая причина оставлять ее в живых, но она давала мне время отдышаться и решить, кем я хочу стать.

Я пошла в комнату Эше, но его там не было. После недолгих поисков я обнаружила его в помещении для стражи. Он спал на тюфяке, с книгой на груди. Когда я села рядом, он всхрапнул и проснулся.

– Ну как, ты готов? – спросила я.

Он потер глаза и огляделся, сбитый с толку спросонья.

– Можно сначала позавтракать, прежде чем я узнаю, к чему должен быть готов?

Он положил книгу на пол. На обложке было написано «Сад тлеющих углей».

– Что это?

Он потянулся и зевнул.

– Она о человеке, который обнаружил подземное царство джиннов, пока искал свою мертвую жену. Страшная сказка… даже не знаю, как автор смог выдумать такие ужасы.

– Я хочу знать, что с тобой сделали, Эше. Ты сказал, что видел яйцо. Что это значит?

В Пустоши я любила есть яйца толстой птицы с длинной шеей, которая называлась дрофа. Бронзовые яйца едва помещались в ладони – и это было единственное яйцо, которое я хотела бы увидеть.

Эше подергал себя за кудри.

– Тот человек в плаще с цветочным узором хотел узнать о книге, которую мой отец спас из Золотого царства после кровавой чумы. Книге, которую я заучил наизусть. – Он почесал голову. – Самое странное, что эта книга… она о цветах. – Эше начал декламировать:

– «Красные тюльпаны – один из семисот видов тюльпанов. Они эндемичны для районов к северу и югу от Сир-Дарьи, на запад до Юнаньского моря и на восток до Мервы. Местные легенды утверждают, что лепестки стали красными от кровопролития во времена, когда сыновья Селука боролись за титул падишаха всего Востока, но это вымысел.