— Ты могла бы попросить не делать этого, — промямлил он. Лицо от стыда и обиды пылало.

— Зачем? Мне было скучно, я хотела повеселиться. — Хейли с широкой улыбкой протянула руку и хотела потрепать его по подбородку, но Хэл отшатнулся. — Ну чего ты, дурачок? Это просто шутка.

— Да, я знаю, я понял, — пробормотал он, хотя потом даже не помнил, что сказал. Перед глазами всё плыло.

— Эй, Оуэн. А у тебя прежде была подружка? Или ты девственник? — спросил кто-то. Кажется, Никки.

— Он бережёт себя для Фостер, — елейно отозвалась Марта. — Эй, Хэл, хочешь, я тебе дам?

Он стремительно рванул к лестнице и, растолкав девушек, начал спускаться, слушая взрыв хохота у себя за спиной. Ступеньки шли винтом, круто вздымаясь по башенной спирали, и Хэл оступился в самом низу, потому что ноги заплелись, и слетел с площадки, упав в кучу мусора и здорово ударившись о поваленную деревянную балку хребтом. Тогда он и опомнился. Вскочив, Хэл бросился прочь, вылетел на каменистую насыпь и сначала быстро шёл с пляжа, а потом вообще побежал. Небо затухало, гасло, сумерки сменялись томным весенним вечером. Когда вся природа расцветала, когда на пути ему попадались счастливые, красивые пары, когда мир радовался и улыбался, внутри Хэла что-то умерло. Это случилось не из-за Хейли. Он хорошо это понимал. Долетел до старого моста, остановился в весенних холодных лужах, затем прошёл к бетонированной опоре с торчавшей наружу арматурой. Хэл впервые в жизни разрыдался так сильно, что не смог даже сделать вздоха — и, держась ладонью за грудь, вспоминал каждую грёбаную минуту в школе, где его никто не любил и даже товарищи по команде не дружили с ним. Вспоминал Хейли, которая просто пользовалась им, а потом, когда ей стало скучно, посмеялась и бросила. Вспоминал маму: она стеснялась его и ненавидела за это — он всё чувствовал. Хэл понял, что у него нет ни одного близкого человека, к кому он мог бы прийти и просто услышать пару добрых слов. И понял, что такой человек ему, быть может, уже и не нужен.

Окинув своды и опоры моста долгим, недобрым взглядом, Хэл, укротив дыхание, заметил, что пара бродяг смотрит на него издали. Тогда он выпрямился и с вызовом взглянул на них в ответ. Они что-то крикнули ему. Голос их был груб. Может, гнали его отсюда, может, поносили за то, что приличный парень, маменькин сынок, спустился к ним, на грешную землю. Хэл сжал кулаки и исподлобья посмотрел на них зверем — крепкий, рослый, совсем молодой парень в грязной, но добротной одежде и со светлыми волосами, ещё не такими короткими, к каким он привык, когда вырос.

Тогда он ничего не сделал тем людям под мостом. Пока что. Он не хотел возвращаться домой, но вернулся, и мать, увидев его порванную и испачканную куртку, и здоровенный синяк на скуле, полученный, когда свалился с лестницы, и влажные, полные боли и гнева глаза, взбеленилась.

Где ты был? Я тебя искала. Я ходила в школу! Мне сказали, что видели, как ты ушёл с какой-то девкой, Хэл, где ты был?!

Он хотел просто провалиться под землю, умереть и никогда не рождаться. Господи Боже, думал он, устало глядя на мать: почему всё не может быть иначе? Почему она не может просто обнять меня и спросить, как я, мать вашу, себя чувствую?

Она кричала снова и снова, где он был. Затем влепила ему пощёчину, потому что заставил волноваться. Хэл снёс это. Он много чего сносил, но тот вечер был последним. Мать затолкала его в ванную комнату и заставила при ней раздеться догола. Тогда-то Хэл здорово испугался.

— Мам, — робко сказал он. — Слушай, мам. Я могу сам, честное слово. Пожалуйста. Пожалуйста, выйди.

— Хэл Ловэл Оуэн!

От резкого окрика он съёжился, но стоял на своём, тогда она сорвала с него рубашку, порвав пуговицы, и начала резко выдёргивать из петлиц ремень. У Хэла здорово покраснели глаза, щёки и нос. На шее появилась испарина. Он был готов разнюниться, но не стал — слёз мать не любила. Когда он остался в одном нижнем белье, она стащила и его — и окинула Хэла взглядом, полным такого омерзения, что ему стало не по себе.

— Ты чёртов говнюк, Хэл, настоящий извращенец, — бросила она. — Посмотри на себя.

Хэл не сразу понял, о чём она говорит, и сжался сильнее. Но она смотрела на его живот и ниже и выплюнула, уперев руки в бока:

— Ты такой же, как твой отец.

Хэл не сразу понял, при чём тут он. Мама пару раз говорила, отец был военным, а потом, когда Хэл возвращался к теме, отмахивалась и велела замолчать. Она, может быть, и не любила папу, но… почему она вспомнила его сейчас?

— У тебя тоже встаёт, когда я страдаю, так ведь? — угрожающе продолжила она.

Хэл помотал головой, тяжело сглотнул. Он не мог себя контролировать. Этим вечером его ум занимала только Хейли, и он думать не думал ни о чём дурном.

— Мам, нет. Мама, прости, — в углу ванной комнаты было холодно и зябко, и он чувствовал себя так странно: здоровый, высокий парень, который съёжился перед крохотной, хрупкой женщиной. Тогда Хэл подумал, что мог бы в один удар кулака переломить ей шею. А ещё лучше — обхватить её рукой и придушить эту чёртову агрессивную суку.

— Быстро в ванную. Боже, Хэл, какой ты неряха. Посмотри на себя. Мой сын — неряха и больной ублюдок, у которого встаёт на собственную мать…

Совершенно несчастный, он, как и было велено, сел в большую эмалированную ванную, уже заткнутую пробкой. Гвенет Оуэн открыла кран. Вода была сначала холодной, и Хэл робко попросил разрешения, чтобы слить её, но получил только тычок в плечо. Затем полился буквально кипяток, и Хэл вскрикнул, когда мать ошпарила ему бедро и живот, сняв лейку с держателя. Хэла показалось, что она сделала это специально.

— Ты хочешь точно так же, как твой ублюдок-папаша, засунуть свою жадную до секса штучку в такую же несчастную женщину, как я? — тихо говорила она, взяв в руки кусок мыла и жёсткую мочалку.

— Мама, нет.

— Замолчи. Я не спрашивала тебя. Я не хочу вообще тебя слышать.

Она остервенело принялась намыливать его тело и волосы, тереть и скрести мочалкой — везде, и даже там. Хэл пытался отводить её руки, но не грубо. Он боялся сделать что-то не так. Кожа