Он широко улыбнулся, сняв бейсболку и положив её в карман жилета, так, что оттуда теперь торчал козырёк. Волосы его были всё такими же короткими и такими же белыми, лицо — по-прежнему загорелым и очень красивым. Он был один в один таким, как Конни запомнила его, и она, не выдержав, снова обняла его, почувствовав в ответ очень крепкие объятия — объятия человека, который давно не видел её и скучал не менее сильно.

Но на смену радости пришло что-то другое. И, сжав его одежду в кулаке, Конни расплакалась.

— Ну, ты чего? — растерялся Хэл и отстранился, заглянув ей в глаза. — Конни, детка.

— А что, если они как-то проследят за тобой. и всё узнают?! — по-детски наивно всхлипнула она и закрыла лицо ладонями.

— Не беспокойся, — Хэл всё понял и, покачав головой, снова притянул её к себе. — Я здесь не просто так. И я был осторожен. Конни, слушай. Я не знал, куда вы уехали с отцом, и мне пришлось здорово постараться, чтобы вас найти.

— Я хотела оставить тебе весточку, но не могла, ты понимаешь.

— Понимаю, — кивнул он, поцеловав её в макушку. — Ладно, Конни, перестань плакать, слушай. Слушай, что я тебе скажу. В тот год я кое-что подготовил, сидел тихо, никуда не рыпался, и знаешь — мне кажется, я хочу кое-что сказать тебе. Я ради этого и приехал.

Она растерянно взглянула на него. Он опустил глаза.

— Не говори пока, ничего, ладно? Если ты скажешь, я просто уйду. У меня на это хватит теперь сил, Конни. Я… — он вздохнул. — Я не исправился, ты не подумай. Люди не меняются.

— Да уж, — печально улыбнулась она.

Хэл тоже слабо улыбнулся и пошутил:

— А жалко, что из серийного убийцы по щелчку нельзя сделать бухгалтера какого-нибудь, да?

Конни рассмеялась, он рассмеялся тоже, но улыбка её поблёкла на губах, когда он продолжил:

— Конни, я ничего не гарантирую. У меня нет никаких обещаний, но я больше не могу ни прятаться, ни скрываться. Слишком долго я прожил на одном месте, может быть. Мама умерла прошлым декабрём. Я…

Она положила ладонь ему на щёку. Хэл глубоко вздохнул:

— Я подумал, что я мог бы просто попробовать. Может быть, мне это нужно? Даже самым пропащим людям нужен хотя бы один шанс, чтобы не быть такими уж пропащими, что скажешь?

— Может быть, — едва вымолвила она пересохшими губами.

— Я… — он сглотнул. — Я не могу говорить, что дальше всё будет хорошо. Что это какой-то счастливый конец или около того, потому что отчасти я всё понимаю — у таких, как я, счастливых концов не бывает, но ты единственный человек, которого я не тронул, Конни, а это чего-то стоит. И я даже не знаю, что сказать теперь…

Он кашлянул, потёр затылок. Смутился. Констанс нахмурилась, сжав плечи, и мягко коснулась его рук, взяв их в свои. Её охватило странное беспокойство, и она спросила:

— Что случилось, Хэл?

Закрыв глаза, он тихо сказал:

— Я уезжаю, Конни. Уезжаю из штатов насовсем.

Ей показалось, что мир облёкся густой тишиной, и только его голос звучал откуда-то издалека. Она почти не чувствовала прикосновений к его коже, будто он оказался снова за много миль от неё — и ей стало холодно и страшно. А Хэл всё говорил.

— Я больше не могу жить там. Это напоминает мне… обо всём, и я хочу уехать. Той весной я купил домик в Канаде. И я больше никогда сюда не вернусь. Оставляю всё позади. — Он усмехнулся. — Когда собирался, знаешь, даже был удивлён, как мало вещей собрал. Понадобился один чемодан. Я так долго трясся за тот дом, а оказалось, оттуда почти нечего взять.

— Ты продал его? — прошелестела Конни.

— Нет. — Хэл покачал головой. — Пока я буду жив, он будет моим — а потом станет твоим. И так будет безопаснее. Но я… — он взволнованно поднял глаза. — Конни. Поезжай со мной. Пожалуйста. Конни. Поезжай.

Он взволнованно замолчал, не чувствуя ничего, кроме странного, щекочущего холодка на затылке.

Она молча обняла его за шею: для этого ему пришлось наклониться. Крепко стиснув руки, Конни зажмурилась. Хэл словно одеревенел, почти не чувствуя тела.

«Она откажет» — подумал он. Кадык дёрнулся, он зажмурил и снова широко открыл заблестевшие глаза.

Она откажет.

Он чувствовал, что сейчас случится то прощание, к которому он так долго готовился, а оказался совсем не готов.

Но она, не разжимая рук, неразборчиво, очень тихо сказала:

— Я поеду.

И всё в нём переменилось.

КОНЕЦ