личинки человека, из пыли галактики. Если он во все это верит, то его положение безнадежно. А если он отрицает всех идолов и там ему говорят: «Ты атеист», – то он просто отрицает идолов и жаждет прихода на место этого расчищенного пространства некой альтернативы, «неведомого Бога», которому был посвящен пустой постамент в Афинах.

Это другой «атеизм», это «атеизм», который одной ногой просто в исламе, потому что ислам начинается с утверждения «нет Бога», а дальше – «кроме того, который имеет имя Аллах», то есть абсолютно определенного, уникального Субъекта, но при этом Мухаммед – его раб и посланник, ибо мы принимаем знания только через Мухаммеда, мир ему и благословение Аллаха!

Анатомия молчания[32]

17 января 2011

Во имя Бога Милостивого и Милосердного!

Прежде всего я хотел бы в двух словах сказать, почему вообще нужна политическая теология, и что такое «политическая теология» и что она рассматривает. Политическая теология рассматривает общество и человека сугубо в «провиденциалистском» ключе, то есть рассматривает все это как некий материал, который задан в Провиденциальном Замысле Всевышнего для того, чтобы реализовать некую сверхзадачу, по отношению к которой человек выступает инструментом.

Причем в данном случае речь не идет об оценочном аспекте каких бы то ни было элементов этой большой картины. С точки зрения теологии чистого монотеизма, авраамического, проблема добра и зла рассматривается не так, как рассматривалась эллинами, – в плоскости естественного «органического» блага. Она рассматривается с точки зрения, опять-таки, Замысла, потому что сам автор этого Замысла – Творец – трансцендентен аспектам добра и зла, и для него и то и другое есть инструменты реализации его собственной задачи, подлинный центр которого лежит за пределами человеческого понимания. Но тем не менее, благодаря мышлению (а мысль тесно связана с концептом Откровения, с самим Откровением, мысль и язык – это механизмы проявления Откровения) есть возможность сконструировать то зеркало, в котором, в определенном аспекте, отражается Провиденциальный Замысел. Таким образом, носители этого мышления могут в определенной мере стать соучастниками (пассивными, но, тем не менее, присутствующими в «инсайде») Провиденциального Замысла Всевышнего о творении.

Поэтому, если рассматривать сущее, в том числе социум, человека, мир, в котором это проявляется, как материал для реализации Провиденциального Замысла, то мы не можем удовлетвориться классическими инструментами западной мысли, южноазиатской мысли, дальневосточной мысли, которые дают нам метафизику и философию.

В последнем случае имеем западный вариант. Потому что это инструментарий, основанный на презумпции тождества между микрокосмом и макрокосмом. Он основан на презумпции тождества и, стало быть, опирается на соединяющую человека с большим Космосом вертикаль интеллектуальной интуиции. Поэтому интеллектуальная интуиция открывает для человека или для избранной части человечества картину того большого мира и тех оснований этого большого мира, которые этот человек находит внутри и вокруг себя. То есть «что внизу – то и вверху», согласно Изумрудной Скрижали.

Откровение предполагает разрыв этого тождества. Откровение предполагает, что нет этой вертикали. Откровение предполагает, что нет аналогического тождества между микрокосмом и макрокосмом. И вообще речь идет даже не о том. Откровение предполагает вторжение в «идиллию» микро– и макрокосмических отношений человека и Вселенной некоего принципа, который в опыте и интуиции вообще не открывается и, по определению, открываться не может. То есть это некий момент, который может только насильственно, условно говоря, открыть себя, вторгнуться в человеческое пространство, как, допустим, звонок будильника вторгается во внутреннее пространство спящего.

И если Провиденциальный Замысел исходит из того, что вообще не задано в опыте, не задано в интуиции, не открывается интеллектуальным созерцанием, то теология обслуживает мышление об этом. Мышление – как зеркало, которое пытается в определенном аспекте отразить этот момент. А, стало быть, общество и человек суть инструменты Провиденциального Замысла, исходящего, опять-таки, из этой внеопытной точки, откуда к нам приходит Откровение через цепь посланных пророков единобожия. Если общество и человек суть инструменты этого, то инструментарий, который достался нам в наследство от язычников, имевших монистическую картину вселенной, монистическую картину бытия, не годится. То есть мы не можем анализировать эти вещи под таким углом зрения – с точки зрения платонического или постплатонического, гегелевского понимания истории, общества и так далее. Нам нужен совершенно другой механизм.

Этим механизмом является теология, которая методологически основана на принципе нетождества, который вторгается в человеческое поле и презентует себя рациональным языком, но при этом дан вне опыта. Это внеопытная вещь, она не может быть пережита, но она дает себя рациональным языком и апеллирует к нашей способности мышления. В этом великий парадокс, в этом апория, одна из апорий Откровения. Теология, которая занимается провиденциальным аспектом истории, то есть проблематики социума, власти, смысла исторического движения, является, естественно, политической теологией. Под этим ракурсом мы и будем говорить сейчас о некоторых аспектах политической теологии, которые тесно связаны с онтологической проблематикой.

Я озаглавил эту лекцию «Анатомия молчания».

Под этим я имею в виду, что фоном человеческого общества, зеркалом человеческого общества в его исторической динамике, структурировании, в его процессах, деятельности является «человек молчащий», пассивный, – те, которые представляют собой огромное большинство живущих на планете. И – что самое удивительное – которых гораздо больше в городе, чем, например, в селе. То есть в селе человек – не молчащий, но человек, попадая из села в город, становится человеком молчащим.

«Молчаливое большинство» – так называют этих людей. Название давно уже отработанное, – правда, применялось в разных случаях с разным углом зрения. Есть еще другое выражение, примененное, по-моему, американскими социологами, – dispossessed majority, «обездоленное большинство». Я считаю, что это очень тесно связанные термины, но мне предпочтительно говорить о «молчаливом большинстве», потому что «молчаливое большинство» соответствует другой, позже возникающей проблематике, – наступлению посткоммуникативной эры. То есть посткоммуникация как некая форма антидискурса, или контрдискурса, который возникает на очень поздних этапах развития бюрократического государства. Это очень тесно связано с феноменологией «молчаливого большинства».

«Молчаливое большинство» – это, как я уже сказал, в основе своей человек пассивный. Есть в теологической антропологии достаточно условное, но тем не менее на практике эффективное подразумевание, что есть два типа человеческих существ. Пассивные люди и активные люди. Мы пока не будем вдаваться, что такое пассивность, активность, мы ограничимся интуитивно схватываемым объемом этих понятий. Просто укажем на то, что, естественно, активные люди в меньшинстве, а пассивные люди в огромном большинстве. И вот, эти пассивные люди составляют то зеркало, более или менее статичное и вынужденное принимать все, что на него падает, а активные люди участвуют как исторические агенты в процессах, образующих сюжетную ткань истории. Можно сравнить, конечно, вот это «молчаливое большинство» со