зрителями в театральном зале. Сравнение будет очень емкое и подходящее со многих сторон. Действительно, в театральном зале зрители молчат, пассивны, они смотрят, – и на сцене происходит собственно действо, которое имеет смысл, временную развертку, сюжетную динамику перехода от одного акта к другому, и у него есть начало и конец, катарсис и некий выход на конечный итог. Но сравнение будет неполным, потому что то, что происходит на сцене, происходит таким образом, что сидящие в зале – это бенефициары смыслового послания. Это для них разыгрывается, это им все посылается, это они должны сопережить катарсис на сцене и выйти очищенными, обновленными и приблизившимися к какому-то «схватыванию» своего собственного участия в «макропьесе». А вот в жизни «молчаливое большинство» не является бенефициаром, оно является, наоборот, дающей, эксплуатируемой, выжимаемой, отчуждаемой стороной.

Для того чтобы перейти к анатомии вот этого молчания, которое является «зрительским» (с кавычками, с оговорками) фоном, – молчания, которое является зеркалом исторического процесса, – я хочу разбить взгляд на социальный феномен на две половины. Сначала посмотреть первую, потом вторую.

Первая половина – это традиционное общество. Это достаточно условное наименование. Древний Египет, фараоны, инки, Средневековая Европа, конечно. Является ли таковым «одноэтажная Америка» и Средний Запад? Ну, в определенной степени. Являются ли таковыми все еще существующие медвежьи уголки Европы, где все люди знают друг друга и где 200–300 последних лет не было серьезного демографического движения – какой-нибудь маленький городок или какая-нибудь Андорра? Да, наверное, в какой-то степени это тоже традиционное общество, или общество, сохраняющее элементы традиционного общества.

Но мы должны понимать, что маленький городок в «библейском поясе» США, – это городок, в котором существует телевидение, в котором существуют Ларри Кинг, масса ток-шоу со всеми преходящими элементами. С одной стороны, это элемент традиционного общества. С другой стороны, это сегмент, который включен в информационное пространство. Поэтому мы будем говорить сейчас о чисто традиционном обществе. Мы будем иметь в виду, что есть какие-то элементы и сегодня, особенно если мы отправимся на восток, на юг мировой карты, – и в Европе можно найти, в России даже можно найти, в Штатах. Но мы будем говорить о традиционном обществе как об обществе прошлого, фундаментально сконструированном по архетипической пирамидальной сословной модели.

И вот, если мы говорим о таком пассивном человеке, представляющем собой большинство, который типизирован как объект давления на него со стороны неведомых ему сил внешней среды, то перед ним раньше стояло три главных элемента: природа, общество и, условно говоря, «небо», «божественная сфера» – Олимп, сфера невидимого, в котором решаются фундаментальные судьбы материального мира. Вот три элемента: природа, общество и «небо». Природа – это земля. Опять же, схематически говоря – в метафизическом смысле: небо и земля как архетипические полюсы большой космогонии.

Общество для такого человека тоже делилось на три части. Это было «ближнее» общество, или «природное» общество, – это та часть общества, в которой он непосредственно находится: его соседи, его улица, те, кто составляет постоянный человеческий пейзаж.

Далее, это общество власти: монарх, его сатрапы, синьоры, закон, система власти. И жрецы, Церковь – те, которые непосредственно связаны с невидимым миром фундаментальных решений. Такому человеку общество необходимо прежде всего для того, чтобы оно дало ему защиту от пространства не-Я, которое является перманентным вызовом, угрозой, из которой являются бури, наводнения, казни египетские. И вместе с тем это пространство, из которого являются материальные блага: урожаи, охота, рыбная ловля, – короче говоря, все то, что позволяет поддерживать жизненное существование. Так вот, благо с точки зрения такого пассивного человека, предстоящего этому трехчленному бытию вне себя, – это решение противоречия между ним и средой таким образом, чтобы среда была минимально угрожающей и максимально поддерживающей.

Прежде всего он обращается для этого, естественно, к той верхней части социума, которая имеет дело с принятием решений «на небе». А для чего нужна та часть общества, которая состоит из монархов и их представителей в регионах – сатрапов? Это та часть, которая описывается для него термином «справедливость». Что такое справедливость для простого пассивного человека? Это чтобы с него за решение его вопросов со средой не брали чрезмерно много, то есть чтобы затраты, дань за то, что общество позволяет ему жить, не становились бы такими, что лучше было бы просто умереть, «сыграть в ящик». То есть вот такой баланс между данью и тем, что за эту дань ему обеспечивают. Это то, что он готов называть «справедливостью», «законом».

Но есть еще и третий элемент. Есть блага (решение противоречий между ним и внешней средой), есть справедливость (минимизация издержек за такие решения) и есть счастье. Что такое счастье для этого человека? Это прежде всего то, что он находит в «ближнем» социуме: это перманентная устойчивая ситуация отсутствия изменений, отсутствия потрясений. Стабильность в той матрице, которая его сформировала так, чтобы, несмотря на смену поколений, смену лиц в ближайшем окружении, среди ремесленников, которые работают рядом с ним; соседей, которые приходят к нему в лавку; семьи, в которой рождаются новые дети, – несмотря на сумму всех этих изменений его идентификация, полученная с колыбелью в этом узком кругу, не вызывала вопросов. То есть чтобы он был уверен в своей идентификации, в том, что он есть тот, кем он ощутил себя с того момента, как стал понимать, кто он такой, знать свое имя и так далее.

То есть безвременье во времени. Некая стабильность того ближнего уголка, в котором можно найти максимальное приближение к человеческому раю. Это, пожалуй, то, что можно было найти в определенных архаических местах такого сословного социума, но в период, когда не было особо больших потрясений, – Тридцатилетних, Столетних, Семилетних войн, каких-нибудь сведений счетов между синьорами. В такие временные «оазисы» возникало ощущение счастья этого пассивного человека.

Мы описали более или менее традиционное общество с его трехчленным видением, трехчленным лозунгом, с точки зрения человека пассивного, массового, простого. Благо, справедливость, счастье.

Но дело в том, что это общество кончилось. На смену ему пришло совершенно другое общество, которое традиционалисты называют «профаническим». Некоторые называют его «либеральным», «открытым» и так далее. Это общество, в котором люди вырваны из своих мест. Они подверглись многоэтапному, многослойному процессу мобилизации, в ходе которого они за счет того, что шло в XIX веке (индустриализация, развитие промышленного капитализма, Первая мировая война, Вторая мировая война), сорваны со своих медвежьих углов и брошены в мегаполис.

Там, естественно, у них: а) исчезает «ближнее» общество, природное, б) полностью меняется ситуация с законом и справедливостью, в) очень проблематичной становится тема «неба», или блага. Естественно, что этот человек, который выражал свою