— Ортопедические, — с уважением протянул Гвоздь по связи, устраиваясь в одном из них. — Даже жалко в доспехе на такое приземляться.

— Может, снимем? — спросил Фея, выгружая на пол под сидениями свой арсенал.

Я вернулся к стюарду:

— Уважаемый, где здесь оружейная комната, нам бы оружие с ЛДПМ сдать.

— Здесь такой нет, — мужчина, часто моргая, смотрел на меня снизу вверх, — и никогда не было.

— Понятно, спасибо, — кивнул я, развернулся, занял своё место и скомандовал: — шлема откиньте.

Внутри поселилось ощущение, что где-то мы накосячили, но где не понимаю.

— Ерунда какая-то, — протянул я в сердцах, оставляя попытки осознать свой промах. Хорошо ещё, что успели раньше великого князя. Хоть здесь не опростоволосимся.

— Ты чего нервничаешь? — удивился Гадел из соседнего со мной кресла.

— Да так, — покрутил я рукой, нечаянно задев подлокотник, отчего по нему пошла трещина. — Во, видишь? Не рассчитан салон на наши туши, да и оружейной тут нет.

— Так правильно, — успокоил меня Татарин. — Великий князь сам оружие, зачем оно тут?

Хм, ну, так-то да.

— Но как же гвардейцы? — решил уточнить я.

Гадел ответить не успел. Кресло спереди жалобно затрещало, и над его спинкой появилась голова Миши Гусарова.

— Да, забейте, — улыбнулся он, — вспомните эдикт об оружии, при членах императорской семьи оно запрещено, только парадное можно.

…!

— Вот журналисты на земле удивятся, — протянул Гвоздь, появляясь над соседней с Мишей грядушкой.

— Ага, — Гусаров вернулся в кресло, — прецедент создадим знатный. Весело будет.

— Приветствую, господа, — не успел я ответить, как в салоне появился великий князь со свитой.

— Здравия желаем, Ваше высокоблагородие! — вскочили мы под аккомпанемент скрипа, треска и лязга. Ну вот, ремонт надо будет делать….

— Ой, — пискнул Хирш.

Михаил Владимирович кивнул нам. Проводил взглядом выкатившуюся от Феймахера гранату. Вернул её ему телекинезом. Перешагнул упавшую в проходе трубу гранатомёта и занял своё место. За ним поспешили незнакомые мне люди и Елизавета.

Все они бросали на нас крайне удивлённые взгляды. Я бы сказал охрене… ошарашенные. Только Елизавета смотрела с примесью вызова и злорадства, причём исключительно на меня.

— Миша, — прошептал я, наклоняясь к Гусару, — скандал будет громким?

— Да не, — он посмотрел на меня, задрав голову вверх. — Не то, что бы скандал, так, посудачат с месяцок в СМИ и всё.

Как камень с души. Честное слово.

— Это, если, наш крылатый чародей не учудит чего, — добавил Гвоздь, и мы дружно повернули головы в сторону Феймахера.

Фея, в этот момент, подтянул к себе упавший гранатомёт, но, выпрямляясь, зацепился застёжкой подсумка о подлокотник. Ручные гранаты, словно яблоки из лопнувшей корзины, повалили наружу, прямо Прухе на колени.

Представил, как что-то подобное происходит на взлётной полосе. Как журналисты разбегаются в разные стороны. Прыгают под днище шаттла. Прячутся за бетонными тумбами. Кричат от ужаса. Зовут на помощь…

— Надо его нейтрализовать, — задумчиво произнёс я, — а то скандал точно будет, и далеко не месяц.

— Давно пора, — согласился Гусаров, — постоянно говорю, что он нас когда-нибудь прикончит.

— Чур, я руки вяжу, — присоединился к заговору Гвоздь, — Татарин, на тебе ноги….

— А я ему кляпом рот заткну, — подхватил Гусар, — давно приготовил, знал, что пригодится.

— Командир, на тебе самое сложное, — повернулся ко мне Гадел.

— Ага, — хмыкнул Гусар, — уговорить пилотов открыть люк, и избавиться от тела.

Глянул на них — ржут.

— Идёт, — согласился я, от чего их улыбки померкли, а лица вытянулись. — По моей команде вяжете его. Операцию назовём — «оборвать крылья».

— Мы же пошутили, — дал заднюю Гусар.

— А я нет. По местам, взлетаем.

* * *

Взлёт прошёл штатно. Только все уселись, как стюард задраил люки. Шаттл разогнался по палубе и выскочил в открытый космос.

Удара от плазменных движков я не почувствовал. Мой взгляд прикипел к иллюминатору. Вид на Санкт-Петербург заворожил с первого мгновения.

Слышать о столице и видеть её — разные вещи. Скажут, планета-город — подумаешь, что круто, а увидишь — глаз не отведёшь.

Всё внизу оказалось застроено домами. Перепады в высоте зданий, широкие магистрали между районами, всё это казалось сверху ажурной, воздушной оправой, в которой изумрудами и сапфирами сверкали парки, и океаны.

У меня дух захватывало от ощущения, будто мы подлетаем к огромной драгоценной сфере. И чем ближе мы летели, тем становилось чудеснее. В бетонной платине оправы проскальзывали голубые росчерки рек, белели жемчугом вершины гор, сверкали янтарём редкие пляжи.

— Лепота какая, — восхищённо протянул Пруха, — Вот бы Милана моя это увидела. Обязательно сюда с ней приеду.

Думаю, все мысленно с ним согласились. Мне тоже захотелось привезти сюда Лиру с Варенькой. Показать им, как прекрасна столица.

— Вон дворец, смотрите, — протянул рук к иллюминатору Татарин. — Лене расскажу, обзавидуется.

— Голову убери, — Гвоздь пытался пролезть к стеклу мимо Гусара.

— Ой, на картинках не видели что ли? — удивился Миша.

— Ты кляп сделал? — отвлёкся я от окна, и Миша помотал головой, — ладно, про кляп шутка, конечно, но уговори его молчать и отдать снаряжение, скажи, что я так приказал. Пусть спокойно идёт.

— Понял.

— Тогда готовься, сейчас на посадку зайдём.

Мелькнула в иллюминаторе толпа журналистов вокруг красной ковровой дорожки. Шаттл развернулся. Сделал круг над космопортом. Пошёл на снижение. Дёрнулся, когда включился антиграв. Потом ещё раз, когда отключились основные движки. И мы, замедляясь, подлетели прямо к трапу.

— Господа, — обратился к нам стюард, как только шаттл остановился, ваш выход после его императорского высочества, и ещё, если журналисты будут задавать вопросы, отвечайте вежливо, не игнорируйте. У Михаила Владимировича имидж лояльного СМИ политика.

Только он закончил, как мимо нас прошёл великий князь и его свита. На этот раз в обратном направлении.

— В колонну по одному, — скомандовал я, и двинулся на выход. — Пруха, Бобёр на вас вещи Феи. Опознавательные знаки снять. Шлема опустить, визоры затемнить.

— Зачем? — удивился Серёга

— Соблюдаем секретность! — ответил я, и, поправив за плечом винтовку, шагнул на трап.

* * *

Щёлкали камеры,