– Отдышусь, когда закончу, – отвечаю я. – Он опять упомянул, что шестнадцать лет – это не молодость, и вообще возраст – странный, неточный критерий зрелости. Потом он открыл бардачок и достал маленькую книжечку.

«Хочу тебе кое-что почитать, – сказал он, – если ты не возражаешь, раз уж мы тут застряли, и все такое».

Он спросил, знаю ли я про Юнга. Я сказала, что не особенно, хотя это было не совсем правдой.

– Твой инструктор по вождению оказался юнгианцем?

– Погоди, это не все. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы найти нужное место в книге. Он откашлялся и прочел мне такую строчку: «Смысл моего существования – это тот вопрос, который задает мне жизнь. Или наоборот, я сам и есть этот вопрос, обращенный к миру; не ответив на него, я останусь с чужими ответами, и это уже буду не я»[2].

– Ты это запомнила?

– Да.

– Как?

– Он дал мне книгу. Я ее сохранила. Она все еще у меня, где-то лежит. Он в тот день был в настроении делать подарки. И сказал: опыт важен не только для вождения, но и для всего. «Опыт превосходит возраст, – таковы были его слова. – Нам приходится искать способы обретения опыта, потому что именно так мы учимся, именно так мы познаем».

– Какой странный урок.

– Я спросила, почему ему нравится его работа. Он сказал, что выбрал ее не от большого желания, но в связи с практическими соображениями. Сказал, что вошел во вкус и теперь ему нравится сидеть в машине и разговаривать с людьми. Сказал, что любит головоломки. Сказал, что ему нравится ехать в машине и направлять другого человека – дескать, это метафора. Он напомнил мне Чеширского Кота из «Алисы в Стране чудес», только такую, более застенчивую версию.

– Забавно, – говорит Джейк.

– В смысле?

– Я и сам когда-то слегка увлекался Юнгом. Чтобы по-настоящему познать себя, мы должны в себе усомниться. Мне всегда нравилась эта идея. В любом случае извини. Продолжай.

– Ладно. Пока мы ждали, он сунул руку в карман и выудил оттуда две странного вида конфеты. «Оставь себе эту, – сказал он, указывая на одну из них. – Прибереги для другого дождливого дня». Потом взял другую и развернул блестящую бумагу. Сжал пальцами и разломил пополам. Протянул мне кусок побольше.

– Ты его съела? – спрашивает Джейк. – Тебе не показалось странным, что этот парень предлагал тебе конфету? И тебе не было противно, что он дотронулся до нее?

– Я как раз хотела об этом сказать. Но да, было странно. И да, противно. Но я съела.

– Продолжай.

– На вкус ничего особенного. Я вертела леденец на языке, пытаясь решить, сладкий ли он вообще. Не могла понять, нравится он мне или нет. Дуг сказал, что получил конфеты от одной из своих учениц. Она путешествовала где-то в Азии и эта разновидность леденцов там одна из самых популярных. Эта ученица их любила, но сам он не считал их чем-то особенным. Собственный кусок леденца он жевал, хрустел им.

И внезапно я почувствовала вкус. Неожиданный, резкий привкус. Это было неплохо. Мне начало нравиться. Дуг сказал: «Ты еще не знаешь самого интересного. На каждой обертке этих леденцов напечатано несколько строк по-английски. Они переведены слово в слово, поэтому смысла в них маловато». Он вынул из кармана обертку, развернул и показал мне.

Я прочитала вслух то, что было напечатано на внутренней стороне. Помню наизусть: «Ты новый человек. Как сладость нельзя забыть, особый вкус. Вернуть поворот аромат».

Я перечитала эти строки несколько раз про себя, потом еще раз вслух. Он сказал мне, что время от времени разворачивает конфеты, но не для того, чтобы поесть, а просто потому, что ему нравится читать стихи, думать о них, пытаться понять. Он сказал, что не любит поэзию, но эти строки так же хороши, как и любое стихотворение, которое он когда-либо читал. Он сказал: «Есть в жизни вещи – их не так много, – которые можно назвать реальными, доказанными лекарствами от дождливых дней, от одиночества. Такие вот головоломки. Каждый из нас должен решить свою собственную». Я никогда не забуду, как он это сказал.

– Такое запоминается. Я бы тоже не забыл.

– К этому моменту мы простояли на парковке уже минут двадцать, и все еще толком не поездили. Он сказал мне, что ученица, которая дала ему конфеты, была уникальна, что она была безнадежна за рулем, водитель бы из нее вышел просто кошмарный. И какие бы советы он ей ни давал, как бы ни повторял указания снова и снова, она просто не могла ничего взять в толк. И он с первого урока понял: экзамен ей не сдать ни за что на свете, она худший водитель в целом мире. Давать ей уроки бессмысленно и в некотором роде опасно.

Но Дуг с нетерпением ждал очередного урока, потому что они с этой девушкой вели долгие-долгие беседы, полноценные дискуссии. Он рассказывал ей о прочитанном, она отвечала тем же. Это был обмен на равных. Он сказал, иной раз она говорила такие вещи, которые просто сводили его с ума.

– Например? – спрашивает Джейк. Я вижу, что он, хоть и сосредоточен на дороге, но слушает меня внимательно. Моя история захватила его больше, чем я предполагала.

У меня звонит телефон. Я достаю его из сумочки, которая лежит на полу у моих ног.

– Кто это? – спрашивает Джейк.

Я вижу на экране собственный номер.

– О, просто подруга. Не буду отвечать.

– Ладно. Продолжай свою историю.

Почему он опять звонит? Что ему надо?

– Хорошо, – говорю я, кладу телефон обратно в сумочку и возвращаюсь к рассказу: – Ну так вот. Однажды эта ученица ни с того ни с сего сказала своему инструктору по вождению, что она «лучше всех в мире целуется». Просто сообщила об этом, как будто считала, что он должен знать. Она была в этом так уверена и, по словам Дуга, говорила очень убедительно.

Джейк перехватывает руль по-другому и садится еще прямее. Я слышу, как мой телефон пищит, уведомляя о сообщении.

– Он сказал мне, что понимает, насколько странно об этом рассказывать. Кажется, даже извинился и признал, что никогда и никому не рассказывал об этой детали. Она клялась, что такой талант наделяет ее бо́льшим могуществом, чем деньги, ум или что-то еще. По ее словам, тот факт, что она целовалась лучше всех в целом мире, делал ее центром вселенной.

Дуг ждал, что я отвечу ему или просто что-нибудь скажу.