а не о других, и что забота о здоровье, например, – это не общественное благо, а товар, может оказаться фрустрирующей и шокирующей. По её мнению, вопреки индивидуализирующемуся смыслу любых неудач, публичные собрания воплощают измерение политического, реализующее плюральную форму существования в социальных условиях, являющихся – вопреки некрополитике – одновременно разделяемыми, совместными, даже если политически несправедливыми.[91] Собрания осуществляют временную и плюральную форму сосуществования, которая конституирует определенную этическую и социальную альтернативу буржуазной «ответственности» перед «правоподдерживающим» (Беньямин) политическим порядком. В этом контексте Батлер рискует предположить, что формы собраний как собраний тел могут быть поняты как временная версия «народного суверенитета». В то же время, считает она, они могут быть также рассмотрены как необходимые напоминания о том, как легитимация функционирует в демократической теории и практике – а именно, как утверждение плюрального существования тел, которое ни в коем случае не является триумфом над всеми формами прекарности, реализуя одновременно, то есть в терминах онтологии двойственного как вынужденную прекарность, так и её эмансипацию.

Результатом анализа Батлер демократических политик в условиях одновременности 1) функционирования антагонистического и непредсказуемого «народа» и 2) деполитизации фигуры суверена, порождаемой в том числе и политиками перформативности власти, мобилизующей народное действие, становится её провокативный тезис о том, что никакое действие политической субъективности не осуществляется и не может быть понято вне терминов онтологии двойственного, устанавливающей и поддерживающей условия всякого политического действия. Политики народных собраний, как она показывает, также не могут избежать того парадокса, когда прекарные и субверсивные уличные собрания выступают формой действия, которое требует для своего сохранения условий, которые они оспаривают, как условий поддержания их влечения к жизни, которое Батлер считает конститутивной характеристикой политической субъективности (в этом тезисе заметно влияние на Батлер витализма Спинозы, о котором мы писали в предыдущей главе). «Тела на улицах являются прекарными, – пишет Батлер, – но они демонстрируют полиции силу и выносливость к физическому страданию. Эти тела также являются упорными и настойчивыми, настаивающими на своей длительности и коллективной «здешности»; и в этих недавних формах, организующих себя без иерархии, демонстрируются принципы равного обхождения, которых они требуют и от публичных институций. Таким способом эти тела перформативным образом выдвигают месседж, даже когда они публично спят».[92]

Батлеровская ставка на витализм в онтологии политического определяет стратегии её критики милитаризма, который она связывает с политиками национализма. Так она вновь и вновь формулирует, что если мы рассматриваем основания для милитаризации, базирующейся на требовании, что «народ», относящийся к нации, должен, как уже было сказано выше, быть защищен, то мы обнаружим конвенциональную установку, что только некоторые из народа должны быть защищаемы.

Тогда, вновь задаёт она вопрос, что же на самом деле заключается в патриотичном требовании «защитить народ», в модусе вписывания в прекарность «защищаемых» и вообще в сердцевине императива «защитить народ»?[93] Батлер считает в этом контексте, что военная защита требует институциализации прекарности не только тех, кто является ее целевой группой, но и тех, кого она рекрутирует как «патриотов».

Например, тем патриотам, замечает эту логическую ловушку Батлер, кто призван в американскую армию, обещаны обучение и работа, но их посылают в зоны конфликта, где их тела могут быть искалечены, психические жизни травматизированы, более того, буквально физически разрушены. Иначе говоря, с одной стороны, американские, как и любые другие патриоты, считаются незаменимыми для защиты нации. С другой стороны, они одновременно заранее обозначены как ненужное население. Даже если их смерти иногда прославляются, они всё равно являются ненужными: одни люди приносятся в жертву во имя других людей. Здесь в функционировании некрополитик либеральной демократии Батлер обнаруживает явное противоречие: тела, которые стремятся защитить, часто физически и психически «выпотрашиваются», когда они делают свою работу. Таким способом во имя защиты «народа» «нация» выбрасывает некоторых из этих людей на обочину, с горечью констатирует Батлер.[94] Тело, инструментализированное в целях «защиты», является тем не менее цинично заменимым в ходе обеспечения этой «защиты».

Итак, мы рассмотрели ещё один пример обнаружения онтологии двойственного в функционировании политического в философии Батлер – когда оставленное беззащитным в ходе защиты нации тело является одновременно 1) незаменимым и 2) незначимым, а императив обеспечить «защиту народа» требует – таким образом – незначимости и беззащитности как раз тех, кто заняты защитой.

Ловушка государственного насилия

В чем состоит основная ловушка стратегий государственного насилия сегодня, спрашивает Батлер? В том, по её мнению, что в современной ситуации тотальной уязвимости и прекаризации населения, которое постоянно подвергается опасности войн, террористических атак, массовых болезней, волн криминальности, различных видов вторжения и других угроз, государства функционируют как секьюритарные режимы, которые управляют населением (и поэтому соединены с биополитикой) посредством идеологии обещания «защиты от угрозы». Благодаря лозунгу защиты населения своей страны от любого типа «угроз» современные государства как юга, так и севера, как востока, так и запада получают право на легитимацию любых форм насилия.[95] Ловушка обещания государством «защиты от угрозы» со стороны современных властных технологий секьюритарных режимов и состоит в том, что именно государство мобилизует и рекрутирует имплицитно уязвимое население таким образом, что оно не может не поддерживать политики государственного насилия, использующие приманку избавления населения от «бытия под угрозой» и обещая ему защиту индивидуальных прав и свобод.

Ловушка состоит и в том, как вновь повторяет Батлер и о чем было сказано в предыдущей главе, что под предлогом защиты индивидуальных прав и свобод современные неолиберальные секьюритарные режимы могут мобилизовывать даже прогрессивные концепции феминистских прав и сексуальных свобод для ужасных целей – например, 1) для того, чтобы рационализировать войны (преимущественно против мусульманского населения), а также 2) в расистских целях обоснования ограничения иммиграции в Европу из «неразвитых» стран.[96]

В качестве примеров такой секьюритарной мобилизации Батлер, называет 1) мобилизацию феминизма и идеи освобождения женщин для военных целей в США в ходе военной акции в Афганистане и 2) современный гей-либертарианизм в Англии, Бельгии и Голландии, возникающий как явная расистская оппозиция новой иммиграции из стран Северной Африки или Среднего Востока, преимущественно мусульман. И действительно, одним из оправданий ввода войск США в Афганистан был тезис о том, что войска вводятся с целью защиты от патриархата афганских женщин – так, как будто не существует невоенных способов помощи женщинам. Батлер также приводит циничный пример рекрутирования государством Нидерланды геев, когда защитники гей-либертарианизма фактически, хотя и неосознанно отвечают на призыв государства, поддерживая его антииммиграционные усилия и защищая расистские проявления европоцентризма. В качестве подтверждающего свидетельства Батлер приводит тест голландских иммиграционных служб для иммигрантов из мусульманских стран: