Шрифт:
Закладка:
Кассаветис предпочитает оставлять секс и смерть за кадром – и как частное, интимное занятие каждого, и как всеобщую, а потому не очень интересную работу рода человеческого. (В фильме «Убийство китайского букмекера» в момент собственно убийства видно лишь лицо убийцы – то в фокусе, то расфокусированное.) Любовь – другое дело: каждого она корежит по-своему, и делает это долго, бесконечно, пожизненно.
«Потоки любви», прощальный фильм Кассаветиса по пьесе Теда Аллена, собрал отголоски всех работ режиссера, но наиболее точно он рифмуется с «Женщиной под влиянием». И это женская рифма: безумная Мэйбл, безумная Сара (обе – великая Джина Роулендс). У Мэйбл – дети, муж. У Сары – муж, который с ней развелся, дочь, которая хочет жить с отцом, и еще брат Роберт – правда, до середины фильма не очень понятно, что он ее брат. Обе героини никак не могут вычислить правила, по которым принято существовать, правила, позволяющие людям быть счастливыми. Правила общежития никак не сочетаются с правилами любви.
В фильме «Женщина под влиянием» слово «люблю» произносится не однажды, но всякий раз оно направлено не туда или не находит ответа. Всякий раз, без единого исключения. Вот Ник говорит Мэйбл по телефону, что не придет сегодня домой, так как у него важная работа. И заканчивает фразой «Я люблю тебя». Она отвечает: «Это ничего, Ник, все в порядке», – то есть предпочитает не слышать «люблю», потому что это слово здесь ничего не значит. Позже, оправдывая свое неадекватное поведение за столом, она говорит: «Я люблю этих парней, я люблю всех, кого ты приводишь в дом, Ник», – и он тоже воспринимает это как извинение: «Ты не сделала ничего плохого».
Возможно, в этом одна из разгадок Cassavetes feel: у него персонажи редко реагируют на слова, чаще – на действия, еще чаще – на эмоции, и реагируют с непосредственностью детей, животных или предметов мебели. Так разваливается сломанный стул, если сесть на него с размаху. Так плачет ребенок, почувствовав ваше раздражение.
Много раз слово «люблю» прозвучит во время припадка Мэйбл, в присутствии врача. Здесь «люблю» будет попыткой достучаться, успокоить словом-лекарством. Плацебо, сладкая таблетка – Мэйбл не слышит Ника, она говорит о том, что ей действительно важно:
– А дети?
– Я люблю тебя.
– Они могут пойти со мной?
– Я люблю тебя.
Любовь, дети и Ник для Мэйбл – совершенно разные точки отсчета. В кульминационный момент эпизода с врачом Мэйбл решится сказать это Нику, но он опять не услышит, закроется своим «я люблю тебя».
– Вот пять точек отсчета, Ник. Я подумала, и это важно для меня. Для нас. Первая – это любовь. Вторая (неуверенно) – дружба, и третья (еще более неуверенно) – наше… благополучие. А четвертая… я хорошая мать, Ник!
– Мэйбл, я люблю тебя.
– Я принадлежу тебе. Вот и все. Вот пять важных вещей.
Любовь – это данность, агрегатное состояние живых существ. Принадлежать кому-то – это тоже данность, но совершенно иная: тюрьма, зависимость, одиночество, ежесекундное ощущение, что делаешь что-то не так, постоянная неуверенность. Я знаю, кто этот человек рядом, но не знаю, кто я.
Ни одно «я люблю тебя» Ника не находит у Мэйбл ответа, пока она не в себе. Но в самом финале фильма она – уже почти излечившаяся, взрослый человек, а не ребенок и не предмет мебели – вдруг спрашивает Ника: «Ты любишь меня?» – и он говорит: «Я, э-э… Я… Давай приберем этот бардак».
Иногда мне кажется, что Ник снова отвечает на эмоцию, а не на слова. «Я хотела бы, чтобы все было хорошо, чтобы все было в порядке», – говорит на самом деле Мэйбл. Если бы он ответил: «Я тебя люблю», – а слова он всегда использует неловко, по касательной, не вовремя, – это, как всегда, означало бы «прости». А он затевает уборку, и это означает: «Люблю; все будет в порядке».
Иногда же мне кажется, что Ник может любить лишь безумную Мэйбл, настоящую, не знающую правил. Женщину под влиянием, женщину, которую он не понимает. («Она не сумасшедшая, просто я не всегда ее понимаю».) И это перекликается с частой мыслью Кассаветиса: не надо понимать этих персонажей, надо относиться к ним как к людям – то есть любить их или ненавидеть.
Так или иначе настоящая проблема, настоящий, страшный сюжет «Женщины под влиянием» – не в безумии Мэйбл и не в том, что семейное счастье оплачено высокой ценой. Настоящий сюжет – это путешествие слова «люблю» от него к ней. По дороге оно забывает, кто оно, и что это за люди рядом с ним.
В «Потоках любви» любовь уже не точка отсчета. «Любовь – это поток. Он бесконечен. Он не останавливается», – говорит Сара, полностью погруженная в этот поток. Многие путают это погружение с безумием. «Ваша любовь слишком сильна для вас», – объясняет ей психоаналитик. Ее брат Роберт вообще любить не умеет, он пишет книги, и любовь для него – это товар или фантазии маленьких девочек. Он последовательно не справляется с любовью к женщинам, к сыну, он не понимает, зачем ему заботиться о дурацких животных, которых из лучших побуждений покупает Сара.
Сара говорит слово «любовь» постоянно, это для нее – защита, оправдание, idée fixe. Единственная реакция на любые военные действия этого мира. «У меня есть проблема, – признается она в офисе у адвоката по бракоразводным делам. – Я люблю свою семью. Я люблю его и люблю ее, я люблю их, только их. И… когда я не могу приносить им радость…»
Любовь – это проблема, попытки принести радость убийственны. Любовь – тюремщик. В самом безжалостном из сновидческих эпизодов фильма Сара пытается рассмешить мужа и дочь, и когда у нее не получается, делает сальто в бассейн, чтобы уже не выплыть. Роберт тоже не может принести радость своему сыну – он просто не знает, как это делается.
Финальный припадок Сары связан с тем, как она воспринимает брата. Похоже, ей кажется, что они с Робертом – нечто вроде сообщающихся сосудов: если он найдет баланс, научится любить, то и у нее любви станет чуть меньше, и тогда она перестанет изводить своих близких. Возможно, она права: Сара и Роберт – двойники, антиподы, она любит, он позволяет себя любить.
