Правда в том, что я не храбрая и сильная. Я узнала это сегодня, когда столкнулся лицом к лицу со смертью, когда почувствовал, как пуля пронзила мою плоть, и посмотрел в пустые глаза убийцы. Я была близка к смерти и раньше — когда я прятался в мамином шкафу после того, как нашел ее тело, ночью, когда я проснулся от царапающих звуков в дверь моего Airbnb, пару раз убийцы чуть не сбежали. меня на их машине, и то время, когда они стреляли в меня в Бойсе, но я никогда не знала такого продолжительного, тошнотворного ужаса, как когда я вела свою расшатанную Тойоту по этой изрытой выбоинами грунтовой дороге, когда пули свистели мимо моих ушей.

Я не хочу умирать. Я далеко не готова умереть — и я знаю, что, каким бы безжалостным ни был Николай, он не желает моей смерти. На самом деле наоборот.

Он обещает защитить меня.

Чтобы держать меня в плену и защищать меня.

Я сглатываю, чтобы смочить пересохшее горло. «Можно, пожалуйста, глоток воды? Я испытываю жажду."

Свирепое выражение лица Николая смягчается. «Конечно, зайчик. И ты, должна быть, тоже голодна. Я сейчас приготовлю тебе ужин. Наклонившись надо мной, он складывает подушки в горку и осторожно упирает меня в нее.

У меня перехватывает дыхание от его близости, хотя моя рука сильнее пульсирует от этого движения, и я рада, что не пыталась сделать это сама.

Должно быть, я все равно скривилась, потому что он убирает волосы с моего лица, выглядя обеспокоенным. — Хочешь обезболивающее? — спрашивает он, и я качаю головой, когда он подносит чашку с водой через соломинку к моим губам.

Боль не невыносима, и я хочу пока не думать о себе.

Я выпиваю всю чашку, а когда заканчиваю, осознаю еще одну насущную потребность. — Эм… Мое лицо горит, когда я заставляю себя сесть, не обращая внимания на всплеск боли, сопровождающий движение. «На самом деле мне нужно…»

"Ванная комната? Конечно." Он подхватывает меня и несет в соседнюю ванную, где осторожно ставит на ноги перед унитазом. — Тебе здесь помочь?

— Я поняла, спасибо. Я могла бы дойти сюда и сам — или, по крайней мере, прихрамывать, — но, вероятно, лучше дать отдохнуть моей раненой лодыжке. Кроме того, какая-то слабая, нуждающаяся часть меня наслаждается его нежной заботой, упивается его близостью, его силой, его явным беспокойством за меня.

Он не может быть законченным психопатом, если так заботится обо мне, не так ли?

— Хорошо, — говорит он, хотя его взгляд все еще полон беспокойства. — Не запирай дверь и зови меня, если что-нибудь понадобится, ладно?

В ответ на мое пробормотанное согласие он легко целует меня в лоб и уходит, закрыв за собой дверь.

Я делаю свои дела так быстро, как только могу — что совсем не быстро, так как у меня только одна рука, — затем я хромаю к раковине, чтобы вымыть руки. Отражение в зеркале заставляет меня вздрогнуть. Не могу поверить, что Николай хотел поцеловать меня раньше. Я выгляжу как беспорядок, весь в царапинах и синяках, мои волосы вялые и спутанные. И… это ветка у моего уха?

Я смотрю на душевую кабину, затем на перевязь, удерживающую мою правую руку, неподвижно прижатую к боку. Могу я принять душ? Может быть, не полноценное мытье головы, но хотя бы быстрое ополаскивание…

Стук в дверь заканчивает мои размышления. «Зайчик, ты закончила? Могу ли я войти?"

— Да, хорошо. Я стараюсь не съеживаться от смущения, когда он приближается ко мне, чистый, хорошо одетый и потрясающе красивый. Для сравнения, я в больничной рубашке, через которую я вспотела во время кошмара, выгляжу — и, возможно, пахну — так, будто не принимала душ несколько недель.

Приходится снова жадно глядеть на стойло, потому что Николай спрашивает: «Хочешь в ванну?»

Ванна? Это звучит даже более божественно, чем душ. Одна только мысль о том, чтобы окунуть свои синяки и ноющие мышцы в горячую воду, вызывает у меня желание громко стонать.

Николай читает ответ на моем лице. «Я приготовлю это для тебя, пока ты ешь», — говорит он с улыбкой и подхватывает меня, чтобы отнести обратно в постель, где на тумбочке уже стоит поднос с накрытой посудой.

Осторожно уложив меня на матрац, он укладывает меня на груду подушек и открывает одну из тарелок. Богатый, пикантный аромат наполняет комнату, вызывая у меня слюноотделение. Это чесночная картошка с грибами по-русски, которой я бы с удовольствием намазывала лицо каждый день, если бы могла.

Пока я пускаю слюни в предвкушении, он открывает остальные предложения на подносе, в том числе греческий салат с хрустящим салатом и пухлыми маслинами, тарелку жареной утки с вареными грушами и ломтики багета с черной икрой.

Официально: Павел снова на кухне. Готовит его жена далеко не так изысканно или хорошо.

Что меня поражает, так это то, что Николай успел все собрать и поднять сюда, пока я был в ванной. Должно быть, он пролетел вниз и обратно, в стиле Супермена.

«Об этом заговорил Павел», — говорит он, снова подхватывая мои мысли. Удивительно, как он это делает — как он всегда мог это делать. С того момента, как мы встретились, у меня было тревожное ощущение, что он может заглянуть прямо в мой мозг, увидев мои самые сокровенные страхи и желания.

Как будто мы действительно связаны теми нитями судьбы, о которых он говорил, связаны на уровне, который намного глубже, чем может позволить короткая продолжительность наших отношений.

Но нет. Я не куплюсь на это, особенно теперь, когда я знаю, что он за человек. Достаточно того, что я не могу погасить сексуальную химию, которая горит между нами, как лесной пожар, и забыть ту влюбленность, в которую я влюбилась в него до того, как узнала правду. Верить, что мы каким-то образом созданы друг для друга, что это может быть что-то прочное и настоящее, было бы запредельной глупостью.

Нет такой вещи, как судьба, и даже если бы она была, мне не суждено полюбить монстра.

— Вот, зайчик, — говорит упомянутый монстр, ставя мне на колени тарелку, наполненную всего понемногу, и протягивая мне вилку. Его великолепный рот изгибается в теплой улыбке. — Начинай есть, пока я намою тебе ванну.

Моя грудь сжимается, когда он нежно проводит пальцами по моему уху, извлекая веточку, которую я заметила ранее, и выходит из комнаты —