Шрифт:
Закладка:
— Уверен, что это не кара? — прищурился Майя, взяв совсем утратившего равновесие эльфа под руку. — Ты потерял отца, прогнал мать, лишился брата, сёстры тебя избегают, первые дети ушли на войну. Ты вынужден править самым неуважаемым и порицаемым в Амане народом, который обязан вечно кланяться Тэлери, молчать о своей боли и ждать неизвестно чего. Король, посмотри своими глазами на всё, что окружает тебя. Ты уверен, что так сможет продолжаться вечно? Ты видел, все мы видели первые ростки нового бунта Нолдор. Да, мятеж сошёл на нет, даже не начавшись, и теперь, зная, во что выливаются попытки протестовать, ни один аманэльда ещё долго не решится на подобное. Но долго — это не вечно, король.
Невидимое для эльфа полотно продолжало обретать узоры, и Эонвэ понимал — рукой Фириэль движет сама Валиэ Вайрэ, Прядильщица, согласившаяся стать женой тюремщика для душ, лучше других понимающая сплетения Тем Песни Творения, свивающихся в почти неразрывные ткани жизней. Глашатай Вала Манвэ взглянул на рисунок и понимающе кивнул.
— Видишь ли, король, — Эонвэ повёл Арафинвэ сквозь паутину нитей, Мириэль начала что-то монотонно напевать, — происходящее в Амане сейчас — это как созревающий плод. Главное — вовремя сорвать, иначе станет невкусным. Или лопнет, измазав всё ошмётками липкой мякоти. Подумай, король, подумай сам: твоя бывшая семья ушла на войну. Я повторю Слово Валар: Моргота победить нельзя. Понимаешь, что это значит?
— Я давно смирился с потерей, — лицо Арафинвэ стало мертвенно-синюшным.
— Это не так, — улыбнулся глашатай. — Ты непрестанно молишь Творца о помощи детям и никогда не смиришься с мыслью, что они могут погибнуть. Но я не об этом, король.
— О чём? — тяжело выдохнул Арафинвэ, вдруг запутавшись в натянутых разноцветных нитях, внезапно оказавшихся на пути.
— Война будет разрастаться, король, — отошёл на шаг вперёд Эонвэ, которому шёлк не мешал ни капельки, — некоторые Валар это отрицают, но не все, поэтому я могу сказать тебе: однажды Моргот снова, так или иначе, доберётся до Валинора. Может быть, не сам, вероятно, это будут его слуги, творения, да что угодно! Но ни один договор, ни одна преграда не сможет остановить того, кто хочет двигаться. Именно поэтому, король, крепость Форменоссэ до сих пор не стёрта с лица Арды. Именно поэтому в Амане до сих пор не запретили оружие. А сны… видения, предчувствия… Это благодатная почва для произрастания духа борьбы. Айнур признают — это выходит боком и нам самим, но теперь с бунтарями не станут церемониться и уговаривать, и ты знаешь яркий пример весьма гуманного, однако жёсткого суда. Не одобряешь? Может быть, ты полагаешь, нам стоит поступать, как Моргот, и пытать вас, избивая и снимая кожу, а потом надевая вместо неё звериную?
Арафинвэ передёрнуло.
— Ты ведь не хочешь, чтобы такое случилось с тобой или одним из твоих детей, — голос Майя оглушил, словно колокол. — Ты пытаешься учить миру подданных, значит, не взялся бы за оружие, даже если…
— Молю, господин Эонвэ, — еле выбравшись из нитей, прошептал нолдоран, — молю, помоги исполнить волю Валар!
— Почему ты уверен, будто она в том, чтобы ты был хорошим королём?
Вконец растерявшийся эльфийский владыка осмотрелся. Нити, нити, нити… Они тянутся к полотну, которое расшивает безучастная, что-то напевающая женщина. Бывшая королева Нолдор.
Бывшая королева Нолдор!
Она оказалась неугодной Валар и превратилась в Фириэль?!
Впервые по-настоящему приняв на себя страшное озарение, эльф ощутил провалившийся под ногами пол. Долгие недели непрестанной мольбы практически без еды и сна сделали своё дело, и Арафинвэ осел на каменные плиты, готовый рыдать, срывая голос, только не осталось сил.
Эонвэ подошёл, помог встать.
— Радуйся жизни, аманэльда, — сказал Майя, жутко расширив глаза. — Радуйся, пока одни из Владык не оказались правы. Живи. Не как король, не как наставник. Просто живи и улыбайся. Когда-нибудь, аманэльда, на место надуманных бед могут прийти настоящие. Помни это и просто живи. Однажды может стать слишком поздно.
***
Широкая кристально-прозрачная река мелодично журчала, каменистое дно сверкало самоцветами. На соединённых стеклянными мостами берегах собрались бывшие жители Лебяжьей Гавани, чтобы отпраздновать День Основания Подземного Дворца. Музыка весело звенела, отражаясь от высоких сводов пещеры, скатываясь с потолка по колоннам и взлетая снова.
— Здесь вода всегда прозрачная, — сказала супруга короля Ольвэ, посмотрев на мужа и вдову старшего сына. — Жаль, что нельзя вернуть те времена, когда в свете Древ прибой сиял синим и бирюзовым.
— Жаль, — отозвался тэлерийский владыка, осматриваясь. — Слишком многого не вернуть.
На праздник пришла Майэ Уинэн, выглядевшая прекрасной высокой широкоплечей девой с завораживающими потрясающе длинными бирюзовым волосами, в облегающем платье-чешуе. Большинство внимания сразу же оказалось уделено любимой Владычице, вокруг Айну спешно собралась восторженная толпа, однако невозможно было не заметить, что детей практически не было: те, что уже родились, вырастали, а новые не появлялись.
В лучшие времена Амана ситуация складывалась не так…
Зато именно теперь король Ольвэ чувствовал себя почитаемым, восхваляемым владыкой.
Где теперь блистательные Нолдор, превосходившие в искусстве ремёсел все другие народы? Где те, кто снисходительно преподносили дары? Где?
Они покорно служат эльфам-Тэлери!
Где дивные Ваньяр, чьи песни по красоте ближе всех к Музыке Айнур? Где же они?
Ушли.
А где ныне все те, кто называл Ольвэ плохим королём?
Да вот же, рядом стоят. Улыбаются, веселятся в компании Майэ Уинэн! И ни слова не обронят против своего лидера!
«Молчите? — подумал тэлерийский владыка. — То-то же. Именно я доказал верность Валар. Да, многие пролили кровь, но это и стало нашей клятвой бесконечной преданности Творцам Арды! И никто больше не посмеет посягнуть на мой трон, ибо именно моя заслуга в том, что сейчас родня проклятых братоубийц совершенствует свои ремёсла ради нашей пользы! Моя! И вам этого не оспорить!»
Ольвэ посмотрел на невестку, её взрослых детей, внуков… Молчат и улыбаются. Какие хорошие подданные!
Праздник продолжался, вино пьянило гуляк, и весёлые танцы на берегах и мостах постепенно сменились медленной печальной музыкой, под которую захотелось сесть и заплакать. Майэ Уинэн, заметив, как изменилось общее настроение, коротко простилась и растаяла среди кристально-чистых волн, украшенных блеском самоцветов на каменистом дне. Ольвэ не понравилась изменившаяся картина, однако король знал: если только намекнуть, народ станет плакать не о
