водоворота, полосуя поверхность полированной черноты вниз, вниз, вниз по водовороту, в начало страшных глубин которого мы смотрели с нашего высокого насеста.

Сегодня утром озеро вернулось на свой обычный уровень. Наши мулы утонули, лодка разрушена, продукты испорчены, мои образцы и некоторые инструменты повреждены, а Фрамингем очень болен. Нам придется скоро уехать, хотя мне очень не хочется этого делать, так как волнения прошлой ночи, явно похожие на те, что описал отец Ламетри, несомненно, подняли из недр земли некоторые странные и интересные вещи. Действительно, на середине озера, где водоворот утих, я вижу большое количество плавающих вещей, большей частью бревна и ветки, но кто знает, что еще там может быть?

Через мой бинокль я вижу ствол дерева, или, скорее, пень, огромных размеров. По его ширине я могу судить, что все дерево должно было быть таким же большим, как некоторые калифорнийские большие деревья. Основная его часть, похоже, имеет около десяти футов в ширину и тридцать футов в длину.

От нее отходит и лежит на воде сук, или корень, длиной около пятнадцати футов и толщиной, возможно, два или три фута. До нашего отъезда, который состоится, как только Фрамингем будет в состоянии идти, я сделаю плот и навещу эту массу дрейфующего дерева, если только ветер сам не пошлет ее на берег.

4 МАЯ, ВЕЧЕР.

День самых замечательных и удивительных происшествий. Когда я встал сегодня утром и посмотрел в свой бинокль, я увидел, что масса дрейфующей древесины все еще лежит посреди озера, неподвижно на гладкой поверхности, но большой черный пень исчез. Я был уверен, что он не был скрыт остальными корягами, так как вчера он лежал на некотором расстоянии от других бревен, и не было никакого движения ветра или воды, чтобы изменить его положение. Поэтому я заключил, что это было тяжелое дерево, которое нужно было лишь слегка подтопить, чтобы оно совсем утонуло.

Фрамингем уснул около десяти, а я отправился на поиски образцов вдоль берега, захватив с собой ботаническую банку и южноамериканское мачете, которым я владел со времени посещения Бразилии три года назад, где я узнал о пользе этой саблеподобной штуки. Берег был усыпан кусочками странных растений и ракушек, и я наклонился, чтобы подобрать одну из них, как вдруг почувствовал, что моя одежда порвана, услышал позади себя треск и, обернувшись, увидел… но я не буду описывать это, пока не расскажу, что я сделал, потому что я не видел ужасного существа, пока не размахнулся своим мачете и не рассек ему голову, а затем упал на мелководье, где лежал почти в обмороке.

Передо мной было черное бревно, которое я видел посреди озера, оказавшееся чудовищным эласмозавром, а высоко надо мной на груде камней лежала голова этого существа с длинными челюстями, усеянными саблевидными зубами, и огромными, как блюдца, глазами. Я удивился, что оно не двигалось, так как ожидал серии конвульсий, но от тела существа, лежавшего вне поля моего зрения по другую сторону скал, не доносилось ни звука. Я решил, что мой внезапный взмах мачете подействовал как оглушающий удар и вызвал нечто вроде комы, и, опасаясь, как бы зверь не восстановил работу мышц до того, как смерть полностью наступит, и в агонии не укатился в глубокую воду, где я не смог бы его удержать, я поспешил полностью удалить мозг, проделав эту операцию аккуратно, хотя и с некоторым трепетом, и, вернув на голову отрезанный мачете сегмент, я приступил к осмотру своего трофея.

Длина тела составляет ровно двадцать восемь футов. В самой широкой части оно составляет восемь футов в поперечнике и около шести футов от спины до брюха. Четыре больших ласта, как рудиментарные руки и ноги, а также огромная длинная, извилистая, похожая на лебединую, шея завершали тело существа. Голова очень маленькая для таких размеров тела, очень круглая, а пара длинных челюстей выступает вперед, подобно утиному клюву. Поверхность у него кожистая, блестящего черного цвета, а глаза – огромные, орехового цвета, с мягким, меланхоличным взглядом в их влажной глубине. Это был эласмозавр, одно из самых крупных допотопных животных. Относится ли он к тому же виду, что и те, чьи кости были обнаружены, я не могу сказать.

Закончив осмотр, я поспешил за Фрамингемом, так как был уверен, что это чудовище из давно минувшего века поднимет на ноги любого больного. Я нашел его несколько оправившимся после утреннего приступа, и он охотно пошел со мной к эласмозавру. Осмотрев животное заново, я с удивлением обнаружил, что его сердце все еще бьется и что все функции организма, за исключением мозговой, выполняются даже через час после того, как оно получило смертельный удар, но я знал, что сердца акул, как известно, бьются и через несколько часов после извлечения из тела, а обезглавленные лягушки живут и обладают всеми способностями к движению в течение нескольких недель после отсечения головы.

Я снял верхнюю часть головы, чтобы осмотреть ее, и здесь меня ждал еще один сюрприз – края раны гранулировали и готовились к заживлению. Цвет внутренней части черепа был совершенно здоровым и естественным, не было никаких излишних потоков крови, и имелись все признаки того, что животное намеревалось выздороветь и жить без мозга. Взглянув на внутреннюю часть черепа, я был поражен его сходством с человеческим черепом; на самом деле, насколько я могу судить, он по размеру и форме соответствует мозговой полости обычного человека, носящего шляпу седьмого или восьмого размера. Осмотрев сам мозг, я обнаружил, что он размером с обычный человеческий мозг и необычайно похож на него по общим очертаниям, хотя очень уступает ему в волокнистости и имеет мало извилин.

5 МАЯ, УТРО.

Фрамингем очень болен и говорит о смерти, заявляя, что если естественная смерть не положит конец его страданиям, он покончит жизнь самоубийством. Я не знаю, что делать. Все мои попытки ободрить его безрезультатны, а те немногие лекарства, которые у меня есть, уже совсем не подходят для его случая.

5 МАЯ, ВЕЧЕР.

Я только что похоронил тело Фрамингема в песке на берегу озера. Я не совершал никаких церемоний над могилой, потому что, возможно, настоящий Фрамингем еще не умер, хотя такое предположение кажется совершенно диким. Завтра я воздвигну на могиле каирн[34], если только не появятся признаки того, что мой эксперимент удался, хотя глупо надеяться, что так и будет.

В десять утра сомнения Фрамингема оставили его, и он отправился со мной посмотреть