Я плюхнулась на водительское сиденье, но, когда попыталась закрыть дверь, мне что-то помешало. Я ухватилась за нее обеими руками, потянула на себя – вскрикнув, потому что движение отдалось болью в без того ноющей спине, – но так и не смогла закрыть.

На пассажирском сиденье зазвонил мой телефон. Я подпрыгнула, и потные ладони соскользнули с дверной ручки. Невозможно, ведь здесь не бывает сигнала! И тем не менее телефон лежал экраном вверх, звонил и вибрировал. На дисплее высветилось: «НИК».

Отпустив дверь, я схватила телефон и поднесла к уху.

– Ник? – позвала я. – Ник?

Никто не ответил. Секунда тишины – и в трубке что-то щелкнуло.

– Ник! – крикнула я.

Потом опять попыталась набрать его номер, но ничего у меня не вышло. Сигнала как не бывало.

В машину через открытую дверь задувал ветер. По щекам у меня катились холодные слезы. Даже отсюда я слышала, как на ресепшене трезвонит телефон: снова и снова, снова и снова. Я попыталась повторить вызов.

Затем послышался рев автомобильного двигателя, и по гравию зашуршали шины. Отложив телефон, я увидела, как рядом с моей остановилась еще одна машина.

Женщина за рулем – я сразу ее узнала. И пусть прошло уже тридцать пять лет, пусть ее волосы отросли до плеч и были спрятаны под вязаной шапочкой, я знала это лицо. Видела его так много раз, что не спутала бы ни с каким другим.

Моя тетя Вив наклонилась и открыла пассажирскую дверь.

– Садись, Карли, – сказала она. – Пора убираться отсюда.

Фелл, Нью-Йорк

Ноябрь 2017

Карли

За окном мелькал ночной пейзаж. Все тело у меня болело; телефон нагрелся в руке. Вивиан Дилейни молча вела машину.

Конечно, она выглядела старше. Скулы ее чуть заострились, а лицо стало жестче, серьезней. Волосы отросли, от завивки 80-х годов не осталось и следа. Одета она была в практичную куртку на молнии, джинсы, ботинки и вязаную шапочку. Почти никакой косметики. Пахло от нее чем-то фруктовым, вроде вишневого геля для душа.

– Далеко я тебя не увезу, – сказала она наконец. – Но от «Вечерней зари» лучше держаться подальше, по крайней мере сейчас.

– Туда уже едет скорая, – прохрипела я. – Копы. Ник…

– Что конкретно случилось?

Я заставила себя посмотреть на нее. По-настоящему посмотреть.

– Ты жива.

Вив ничего не ответила.

– И была жива все тридцать пять лет.

Она свернула на парковку. Впереди показалась знакомая вывеска «Уотсона».

– Я не могла вернуться домой, – сказала Вив. – Пришлось пуститься в бега.

Она припарковала машину и выключила зажигание. Мои эмоции сменялись так стремительно, что я даже не успевала как следует их ощутить. Шок. Страх за Ника. Волнение. И гнев. Так много гнева, внезапного и горячего.

– Моя мать умерла, оплакивая тебя.

Вив застыла, сжав челюсти, и я поняла, что о смерти сестры она слышит впервые.

Это все, что мне требовалось знать. Открыв дверь, я выбралась наружу.

– Ладно, погоди, – сказала она, догоняя меня уже у закусочной. – Я это заслужила. Ты имеешь право на меня злиться. Мне пришлось начать новую жизнь и полностью разорвать все прежние связи, в противном случае я бы пошла на попятную. Но нам с тобой все еще нужно обсудить то, что произошло сегодня вечером. И происходит сейчас.

Я по-прежнему сжимала в руке телефон. В закусочной оказалось, что он ловит сигнал, поэтому я сразу позвонила Нику. Долго слушала гудки, но никто так и не ответил.

Не дожидаясь, пока включится голосовая почта, я сбросила вызов и уселась в одну из свободных кабинок, чувствуя, как жалобно ноют ноги и больная спина. Вив села напротив, как будто ее кто-то приглашал, хотя это было вовсе не так. Отчасти мне хотелось дать ей пинка и выставить вон. Но другая часть меня понимала: она права. Нам действительно нужно многое обсудить. Я провела в Фелле уже несколько недель, жила ее прежней жизнью. Меньшее, на что я могла рассчитывать в этой ситуации – получить хоть какие-то ответы.

Я положила телефон на стол экраном вверх, чтобы он все время был на виду. Краем уха я слышала, как Вив заказала у официантки две порции супа, но едва ли обратила на это внимание. Ник, ну где же ты?

Но тут Вив сказала нечто такое, от чего я сразу очнулась:

– Давай начнем с Бетти. Что ее взбесило на этот раз?

– Ты видела Бетти.

– Да, я видела ее в восемьдесят втором году. Видела и слышала. – Вив взяла чашку кофе, которую поставила перед ней официантка. – В те дни она бесилась всякий раз, когда Саймон Хесс снимал в мотеле номер. Но я уже давно не выходила в ночную смену, так что понятия не имею, что там случилось сегодня.

– Он снова снял номер. – Я говорила об этом так, словно это случилось на самом деле – потому что именно так оно и было. – Пришел на ресепшен и попросил комнату. Я его видела. Слышала его голос как будто в голове. Положила на стол его ключ, а он сказал спасибо и ушел.

Костяшки пальцев, которыми Вив держала чашку, побелели, и она залпом выпила сразу половину своего кофе.

– И ты его оформила?

Я пожала плечами:

– Типа того.

– Ну что же, Бетти будет в ярости. А другие постояльцы в мотеле есть?

Я покачала головой, вспомнив, что, когда заглядывала в гостевой журнал, в нем не было ни одной записи.

– Разве что кто-нибудь не записался. Но сегодня вечером меня там почти не было.

– Тогда, возможно, больше никто не пострадает, – сказала Вив. – Что бы там ни случилось, кончится это плохо.

– Но туда приедут полицейские и медики, если уже не приехали. И мой друг остался где-то там.

Официантка поставила перед нами тарелки с супом, и я снова набрала Ника. Но он по-прежнему не отвечал.

– Ешь, – сказала Вив, когда я повесила трубку. – Тебе нужно поесть, поверь мне.

Я опустила ложку в суп, который оказался куриной лапшой, и сказала:

– Я только что видела Саймона Хесса. Хотя мне казалось, что он мертв.

Вив проглотила ложку супа.

– Хочешь, чтобы я сказала это вслух? Хорошо, будь по-твоему. Да, Саймон Хесс и вправду мертв – мертвее не бывает. Я убила его в ноябре восемьдесят второго года. Воткнула нож ему в грудь, а затем еще раз в шею. После этого я завернула его в ковер, положила в