ждать два часа. Сидя на жестких стульях в участке, мы наблюдали, как люди приходят и уходят. Время от времени я подходила к столу дежурного офицера и спрашивала о Нике Харкнессе. Офицер отвечал, что даст мне знать, как только появятся новости, после чего я снова садилась.

Вив дважды вставала и отходила на несколько футов, чтобы позвонить по телефону. Второй ее звонок закончился спором – я поняла это по ее поникшим плечам, по тому, как сосредоточенно она говорила в трубку и по тихому голосу. «Я знаю. Знаю. Мне жаль». Это были единственные слова, которые я смогла разобрать со своими примитивными навыками чтения по губам.

– С кем ты разговаривала? – спросила я, когда она вернулась, хотя и знала, что это бесполезно.

Впервые с тех пор, как я ее встретила – и после всего, что произошло сегодня вечером, – Вив выглядела расстроенной.

– Ни с кем.

– Ну да.

Я и сама была расстроена – устала, волновалась, да и ушибы все еще болели. «Ни с кем».

На секунду мне показалось, что Вив собирается возразить или сказать что-то грубое. Но она откинулась на спинку своего неудобного пластикового стула и взяла меня за руку. Ее пальцы были сильными и прохладными. Я не отняла руки.

– Думаешь, ему понадобится адвокат? – спросила я наконец в расстройстве.

– Нет, – ответила Вив, – никакой адвокат ему не понадобится. Потому что не было никакого преступления, если только они не попытаются повесить на него остановку сердца или плесень в мотеле. Они не поэтому так долго его допрашивают, а из-за того, кто он такой.

Потому что он – Ник Харкнесс; его отец совершил одно из самых громких убийств в истории Фелла, а сам Ник впоследствии – много ошибок. Он постоянно попадал в неприятности, пока наконец не уехал из города. Мы, конечно, ничего не смогли доказать, но мне всегда было интересно, правда ли в момент убийства он находился на втором этаже.

Не знаю, почему мне захотелось это сказать, но я сказала:

– В тот день Ник был у себя в спальне.

– Да, я знаю, – ответила Вив.

– Альма так не думает.

– Это она тебе сказала? – Вив посмотрела на меня, не выпуская моей руки. – Альма любит залезать людям в голову при первой же возможности. Это такой полицейский рефлекс. Воспринимай его как комплимент. Это значит, что ты хорошенько ее встряхнула.

Это был первый раз, когда Вив признала, что хотя бы знакома с Альмой, но я в тот момент ничего не почувствовала.

– Он не преступник.

– Он – нет, – сказала Вив. – А я – да.

Я взглянула ей в глаза. У моей тети Вив и вправду были очень красивые глаза. И похожи на мамины.

– Они опознали Саймона Хесса, – сказала она. – По зубам, хотя это еще не официально. Теперь они перевернут машину вверх дном в поисках улик.

Вив сильнее сжала мою руку, а потом отпустила ее и поднялась.

– Что ты делаешь? – спросила я.

Она не ответила и отвернулась. В этот момент за стойкой распахнулась дверь, и на пороге появился Ник. При виде меня его голубые глаза на миг загорелись от удивления, и молодой человек направился ко мне.

– Здравствуйте, – тем временем сказала Вив дежурному офицеру. – Мне нужно поговорить со следователем.

Ник подошел ко мне. Мои глаза защипало от слез.

– Нет, – тихонько сказала я, но останавливать ее не стала.

– По какому поводу? – спросил дежурный.

Ник положил руку мне на плечо.

– Тело, которое этим утром нашли в багажнике машины, – объяснила Вив, – это я оставила его там. Меня зовут Вивиан Дилейни, тридцать пять лет назад меня сочли пропавшей без вести. Мне бы хотелось сделать признание.

Все прошло на удивление спокойно и цивилизованно. Дежурный офицер позвонил по телефону. Затем встал и сказал:

– Пойдемте со мной.

Не оглядываясь, Вивиан последовала за ним вглубь участка. Дверь за ней со щелчком закрылась.

Фелл, Нью-Йорк

Февраль 2018 года

Три месяца спустя

Карли

Та зима выдалась холодной. Снег пошел в начале декабря и с тех пор не прекращался. Дул холодный ветер, дороги занесло. Я едва добралась на Рождество домой в Иллинойс.

Со своим братом Грэмом и его невестой я провела три дня. Затем прыгнула в машину и поехала обратно в Фелл.

Грэм и Хейли не понимали, почему изо всех мест на свете мне хотелось жить именно в Фелле и не хотелось оттуда уезжать. Почему именно Фелл – город, в котором наша тетя совершила убийство и притворилась пропавшей без вести, – стал для меня домом. Но именно так все и было.

Еще месяц я прожила с Хизер, а потом переехала в квартиру Вив на другом конце города. Большинству людей показалось бы странным, что я заняла жилище своей тети, после того как ее обвинили в преднамеренном убийстве, но Хизер даже не удивилась. «А почему бы и нет? – ответила она, когда я высказала свое желание. – Твой выбор вполне в духе этой странной истории».

Вот я и переехала. Бросила колледж – выслушав еще одну гневную тираду от Грэма, – и стала думать, чем действительно хочу заниматься. В первые месяцы зимы я жила спокойной жизнью. Читала книги. Гуляла. Проводила время с Хизер. Целые дни просиживала в Центральной библиотеке Фелла. Размышляла.

Вскрытие тела Каллума показало, что он умер от аневризмы головного мозга. Судя по всему, это была быстрая и безболезненная смерть. Я была рада, что он хотя бы не мучился. Потом были похороны, скромные и в узком кругу. Меня не пригласили, а сама я не пошла.

Полиция официально опознала тело дедушки Каллума, Саймона Хесса, в начале декабря. Причиной смерти стали два ножевых ранения: в грудь и в шею. Судмедэксперт сказал, что, скорее всего, смертельной для Хесса стала именно рана на шее, хотя, если бы он вовремя не обратился за помощью, рана в груди тоже сделала бы свое дело. Орудия убийства на теле не обнаружили, хотя было установлено, что это охотничий нож, очень острый, с лезвием длиной от четырех до шести дюймов.

Защита Вивиан Дилейни утверждала, что она убила Хесса в целях самообороны после того, как он сам признался ей в своих убийствах. Когда ДНК Хесса совпала с ДНК, найденной на телах Бетти Грэхем, Кэти Колдуэлл и Трейси Уотерс, новость попала в заголовки национальных и окружных газет. На теле Виктории Ли следов ДНК Хесса не обнаружили, поскольку он убил ее в спешке и даже не стал насиловать.

Семьи Бетти, Кэти и Трейси обрели покой. Семья Виктории – нет.

После той ночи я больше не