креветки, не очистив розовую тонкую кожуру, тогда нечищеных на стол поставили. Нет, чтобы, дураку, на других посмотреть, как надо. Подавился тогда, горло оцарапал. Самгин улыбнулся… Как только Ларик отодвинул тарелку с закуской, все сразу последовали его примеру.

— Хорошо умеет держать народишко-то. А с виду тощеватый, но жилистый же черт, есть в нём сила. Есть.

— Илларион, а может после второй вы меня порадуете чем-нито? — подыгрывая народной простоте спросил Самгин.

— Разумеется, Илья Сидорович. Для этого мы и здесь.

— Ну, так наливайте им, ребята уж скучают, как я вижу, — шумнул Самгин на официантов.

— Нет, мы пропускаем, — твердо сказал Ларик, иначе какие же мы «казаки»? Голова должна быть на плечах, сабля в руке, нога в стремени, как говорится. Где нам петь?

— А где хотите. Места хватает?

— Да вполне. Как вам удобнее на нас глядеть?

— Нет уж. Устал я командовать, отдохнуть хочу. Вы всё сами тут. Поёте, а я слушаю только.

— Ну, тогда обычным кругом, — мужики вышли из-за стола, разошлись в полукруге, Тимоха с гармошкой сбоку на стуле пристроился. Ларик с другого конца, чтобы всех видеть, и чтобы его все казаки видели.

Начали с застольной: «Бывайте здоровы, живите богато, а мы уезжаем до дому до хаты!»

Песня вышла простой, теплой, — самое то для распева. Гости за столом начали снимать пиджаки и жилетки, закидывая их на спинки стульев. Под эту песню челюсти начали только быстрее двигаться. Гости жиденько поаплодировали и продолжали жевать.

Потом затянули «Распрягайте, хлопцы, кони, да ложитесь спочивать…» Припев гости хозяина уже подтягивали немного: «Маруся, раз-два-три калина, чорнявая дивчина…». Под конец песни, в припев, эти «кресложопотеры», как их окрестил Андрюха, уже хором вступали, пели все.

Потом спели Донецкого «Черного ворона». Сначала слушали не понимая, ожидая обычное: «Что ты вьёшься над моею головой?», а эта была шире, иначе звучала, не только о себе. Это была товарищеская песня, забота об исходе боя: «Мало там или не мало недобитых басурман? Есть у них штыки и пули, чтоб нагрянуть в гости к нам?» — молодецкая, задиристая игривость и ирония над врагом, шли в этой песне впереди заботы о себе, о своей доле. И опять голоса разбегались, каждый по своему уделу в этой битве, рассыпаясь отчаянной удалью, молодецким посвистом и смиренным предугаданием своей судьбы: «если так должно случиться — мне погибнуть на войне, полети ты, черный ворон, к маладой маёй жане», — голоса затихали перед трагическим ожиданием судьбы, всё тут было сжато до пружины курка. Всё просто и неизбежно, и абсолютно осознанно.

Гости хозяина выпили уже немало, глаза замаслились, мысли размягчились и нервы отпустили. На глазах некоторых появились даже слёзы. Но Самгин не собирался растекаться тут слезами. Ничего особенного он пока не увидел.

— Всё, хорош пока, — скомандовал Самгин, — нечего тут всё в один комок валять. Давайте, поздравляйте меня, подарки где?

«Казаки», немного смущенные таким приёмом, присели на этот перерыв к столу.

Все гости засуетились, полезли в карманы, стали доставать коробки из-под стола. Все подарки юбиляру были небольшими, зато блестели. У мужиков рты приоткрывались, когда очередной даритель открывал коробочку и показывал свой подарок. Ярмарка тщеславия была в самом разгаре: золотые часы, золотой браслет для часов — «Вы чо? Договорились?» — грозя пальцем дарителям, довольно смеялся именинник. Затем проблистал перстень с черным обсидианом, потом запонки сверкнули на золоте алмазиками, затем набор трубок для табака, привезенный из Индии, инкрустированный золотом, потом совершенно непонятный стеклянный самовар какой-то с двумя трубками, проплыла в руки именинника и булавка для галстука, сверкнувшая, как маленькая фара.

Мужики, решив про себя, что нечего тут особо и выгибаться, раз их слушать особо не захотели, надо, по крайней мере поесть, как следует, уткнулись в блюда, принесенные им на смену первым. Тут были тоже закуски, мясные салаты, рыбные рулетики и ещё чёрт знает что. Всё приходилось пробовать на вкус, спрашивать у официанта, приставленного к ним, и делиться знаниями с соседом, что в той или другой тарелочке тут лежит. В общем, все были довольны. Казаки тем, что им не надо было ничего никому тут дарить, всё равно не по карману, а «свои», кто сумел вызвать у Самгина хоть немного интереса, были довольны тем фактом, что их просто заметили, и дай бог, при случае «не забудут».

Потом снова пили и ели, потом снова пели «казаки», теперь уже вызывая пьяные слёзы сопричастности, к этому «казаки» тоже привыкли.

Нет хуже — быть трезвым в чужом пиру, но дирижерская рука Ларика только трижды дала отмашку на «принять». Ларик считал, что и этого много, хотя голоса зазвучали свободнее, но уж чересчур, пожалуй, разливисто. «Вот так и спиваются, но терять сегодня тут нечего, ничерта не понимают эти «кресложопые» — бухтел он про себя. Иной раз Ларик боялся, что не «соберёт» своих, разбежавшихся, беспечно, казалось, расплескавшихся в этой реке музыки парней. Но выучка сказывалась, и всё проходило, как по маслу. Концовки были «мужскими», как любил говорить Леон. Сам Ларик только пригублял, помятуя о своём коньячном позоре. Наконец все гости отяжелели от выпитого и особенно от съеденного.

— Ну всё, все в бассейн, спинки тереть. Хватит жрать-то. Пиво нам к бассейну! — приказал Самгин «вышколенному».

— Разумеется, будет исполнено.

— Только что под козырёк не взял, — подумал Ларик.

— Ну, а вам специальное приглашение, что ли, надо? Простыни вам там принесли, идите, тоже в конкурсе участвовать будете.

— В каком конкурсе? — Ларик ничего такого не предполагал.

— А увидите. Не задерживайте, без вас не начнём.

Вокруг бассейна все столпились с обернутыми ниже пояса телами. Одинаковые простыни всех уравняли. И жилистые, привычные к труду фигуры «казаков» выгодно отличались от местных упругими, крепкими мышцами на руках и ногах. Широкие развернутые плечи и перехваченные в талии постоянной работой тела смотрелись явно выигрышнее. Правда, загар у них был деревенский. Полосатый, клочкастый. Никто в деревне о загаре никогда и не думал. Что подгорело на солнце, то и темнело потом всю зиму. От футболок и маек светились полоски на плечах и предплечьях, а ноги и вовсе были белыми, как и задницы, которые от комаров и пыли тщательно прятались в штаны. А у местных загар был цивильным. И ноги, и спина, и руки, и тяжелеющие животики, и ягодицы — ровно темнели, загоревшие под искусственным кварцем, и под южным солнцем санаториев для спецсотрудников.

— В воду, в воду все, скидывай с себя все тряпки! И плавки тоже! Нечего тут пляж устраивать! Снимайте, снимайте свои кальсоны, — махнул мужикам