С трудом начал повторять общеизвестное: Петров Виктор Аркадьевич. Инженер. Слаботочник. И что с того? Нет, дело явно в кефире. Надо купить другой, и станет хорошо, можно будет спать.

Петров Виктор Аркадьевич оделся, взял ключи и кошелек, отпер дверь и вышел из квартиры.

Двор был пуст, четыре фонаря впустую расточали люксы и люмены. Безлюдной оставалась детская площадка, ночное прибежище алкоголиков, никого на скамейках, качелях в песочнице. Да и кому тут быть — три часа ночи. Все спят, только Петрову Виктору Аркадьевичу не спится. А всему виной — несвежий кефир.

По проспекту, как на заказ, промчалась заблудшая машина. Спрашивается, какого рожна водителю надо? Тоже кефир покоя не дает? И ведь у перехода не притормозил, хотя светофор мигает желтым.

Перешел проспект на желтый свет, толкнул двери круглосуточного магазина. Вот где света больше, чем днем. Одинокий охранник любезничает с одинокой кассиршей. А Петров Виктор Аркадьевич — одинокий покупатель — бродит среди ночного великолепия.

Молочные ряды — все это уже покупалось, утреннего привоза не было. Масло, сыры, колбасы… нет, не надо. Пустеющие мясной и рыбный отделы. Все не то. Черствеющий хлебный ждет утреннего привоза. Винный перевязан запрещающей ленточкой подобно новогоднему подарку. Не то, все не то. Какие-то консервы, конфеты, печенья… Что бы такое съесть, чтобы похудеть? Кончилось съестное, пошли сопутствующие товары. Купить, что ли, рулон туалетной бумаги? Что может случиться, чтобы среди ночи примчаться за туалетной бумагой? С ним ничего такого не случалось.

Следом идут бесконечные памперсы, прокладки, еще что-то не нужное одинокому мужчине. В самом конце — игрушки. Ряды унылых заек и глупых большеглазых кукол. Неужели их кто-то покупает?

Вот и касса, а он не купил ничего. Ужасно неловко: зайти среди ночи в магазин и ничего не купить.

Над головой у кассира на сигаретном диспенсере стоит игрушечный ярко-красный вертолет.

— Почем? — вопрос задался сам по себе.

— Не продается. Брак. Только вчера вернули, и мы не успели отправить на базу.

— Я попробую починить. Я же слаботочник. Студентами мы такие игрушки мастерили.

— Смотрите, я вас предупредила. Если сорвете пломбу, назад не примем.

С игрушкой в руках вернулся домой. Зажег лампу под потолком, достал набор инструментов, которые не трогал много лет. Бестрепетной рукой сорвал пломбу.

Да… Тут не брак. Тут чувствуется рука вредителя. Чем это в тебя стреляли? Все повреждения внутри, а снаружи — ни царапины. Ничего, попробуем исправить. Али я не слаботочник?

Через полчаса лопасти разбитого вертолета слегка шевельнулись, а потом начали вращаться, с натугой и перебоями, словно разрубленное пилой сердце. Постепенно звук выравнивался, превращаясь в комариное зудение. Виктор Аркадьевич убрал инструменты, надел пальто — к утру обещали заморозок — и вышел во двор. Там зачем-то свернул в соседнюю парадную, где никогда прежде не бывал.

Темное пятно колыхнулось в углу лестничной площадки.

— Маньяк! — проскрипел старческий голос. — Хочешь детей соблазнять ломаной игрушкой? Брось гадость в угол и убирайся прочь, маньяк!

Неестественно длинные руки с пальцами, похожими на переваренные сосиски, потянулись, загородив проход.

— Куда прешь, маньяк? Ты не человек, ты пустая тень. Знай свое место, убирайся вон!

Виктор Аркадьевич попятился было, но потом, неожиданно для себя самого, плюнул на чудовищные старушечьи лапы.

Дикий визг наполнил лестницу. Морщинистые руки покрылись черными пятнами ожогов, будто не слюна, а жгучая кислота попала на дряблую кожу.

— Аспид! — голосила старуха. — Аспид! Тень! Маньяк!

Вопль был так силен, что должен был бы перебудить весь дом, но ни за одной дверью не раздалось шагов, люди спали.

Виктор Аркадьевич проскочил мимо дергающихся лап, заторопился наверх. Мог бы, то и побежал.

Очутившись на крыше, остановился, поставил вертолетик, вздрагивающий не то от пережитого ужаса, не то от желания лететь.

В чердачных дверях показались корявые обожженные лапы. Сосиски пальцев тянулись к нему.

— Маньяк, ты не человек, ты тень! Ты ничего не можешь.

Виктор Аркадьевич собрал, сколько оставалось слюны в пересохшем рту, и снова плюнул.

Раздалось шипение, мерзко завоняло горелой тухлятиной, и лапы исчезли.

— Маньяк, — затихая, донеслось с лестницы. — Тень! Аспид!

Ну и пусть — аспид. Пусть даже тень, но тень чего-то большого и настоящего.

Виктор Аркадьевич поднял вертолет к небу, движением пальца запустил винт, отпустив машину в полет.

— Лети! Ты знаешь куда.