Шрифт:
Закладка:
Через неделю явились новые волонтеры. Джейкобсон радушно принял их и показал билетик, купленный якобы час назад. Так десятицентовая бумажка стала служить ему оберегом от волонтеров.
Но вскоре оберег совсем измялся и пришел в полную негодность. Джейкобсон долго размышлял, купить новый или нет. Подумав пару недель, он все-таки купил за никель другой билетик и решил, что будет беречь его как зеницу ока. Он спрятал бумажку не в кошелек, где она могла помяться, а в ящик стола. Когда пришли волонтеры и предложили пожертвовать немного для братьев за океаном, Джейкобсон с улыбкой достал билетик и извиняющимся тоном сказал:
— Вот же, только что пожертвовал…
Молодые, наивные волонтеры подумали, что уже к нему приходили, смутились и уверили, что больше такой ошибки не повторится.
Зато Джейкобсон узнал, что в Карнеги-холле состоится большой митинг, будут выступать первые лица государства, вход бесплатный, и без долгих размышлений решил пойти туда и посмотреть, что можно сделать для несчастных жертв войны. Он даже знал, что бесплатный вход это уловка, чтобы выманить у него кругленькую сумму. Но ведь Джейкобсон — человек добрый, и он подумал: если его убедят сделать пожертвование, то беда невелика, пусть братья за океаном обойдутся ему в несколько долларов, не считая уже отданных волонтерам пятнадцати центов.
И Джейкобсон пришел в Карнеги-холл одним из первых. Сел поближе к сцене, в партере, и стал с нетерпением ждать речи американского вице-президента. Любопытно, что христианин скажет о его братьях за океаном. Когда объявили, что вице-президент Америки не приехал, Джейкобсон почувствовал себя обманутым и уже обиделся, что комитет неточно выполняет программу важнейшего вечера. Но едва заиграл орган и леди на сцене запели по-английски псалом, Джейкобсон все простил.
Потом на сцену поднялся главный христианский священник Америки. В последнее время национальное чувство у Джейкобсона изрядно притупилось, сделки совершал, не до того было, но от речи священника оно пробудилось вновь. Особенно впечатлило место, когда священник говорил, что благодаря еврейскому народу мир узнал о едином Боге и Торе. Джейкобсон решил бросить на сцену три доллара, и пусть священник сам увидит, какой великий народ евреи.
Но он не сделал этого, захотел сперва послушать, что скажет второй христианин, тоже большой человек. Он еще больше расхваливал евреев, и довольный Джейкобсон решил положить на сцену не три, а целых пять долларов, чтобы христиане увидели, какие у евреев добрые сердца.
Но, горячо поаплодировав христианскому оратору, он немного поостыл и прикинул, что хватит и двух долларов. «Время нынче тяжелое», — оправдался перед собой Джейкобсон.
Тут по рядам пошли двое молодых людей. Они раздали конверты, чековые бланки и карандаши, а заодно списки на английском, куда можно переслать пожертвование.
Джейкобсон просмотрел бумаги и прекрасно все понял. В это время на сцену поднялся следующий оратор, на этот раз еврей, и стал уговаривать пожертвовать что-нибудь братьям из-за океана. Джейкобсон слушал пламенную речь и не мог решить, какую сумму указать в бланке. Она то повышалась, то понижалась в унисон с голосом оратора. Пожалуй, можно дать тысячу долларов, чтобы всех поразить. Хотя, пожалуй, хватит и пятисот. Он не такой богач, а пять сотен тоже немало. Но, заметив, что его сосед, на вид очень богатый человек, выписал чек всего на сто долларов, Джейкобсон опомнился. Нет, сейчас он в состоянии пожертвовать только долларов двадцать пять, не больше. Однако, увидев, как женщина бросила в ящик, куда волонтеры собирали чеки, свою меховую муфту, Джейкобсон подумал, что нельзя быть таким скупердяем. Все-таки он даст сотню. А может, положить в ящик золотые часы, как вон тот молодой человек положил туда золотое кольцо?
Но тут оратор заговорил не так горячо, как того требовала душа Джейкобсона, и он передумал. Часы ему и самому пригодятся, а для несчастных братьев за океаном десятки хватит.
Хотя, пожалуй, десять долларов — это маловато. Вон как весь зал воодушевился…
Нет, Джейкобсон должен показать себя с хорошей стороны. Пусть все знают: когда наступают великие времена, он способен совершать великие поступки. Сейчас он выпишет чек на тысячу долларов, как тот богач. Ничего, Джейкобсон не беднее…
На сцену вышел последний оратор, раввин, и заговорил на идише. Джейкобсона досада взяла. С какой стати раввину дали слово только в самом конце? Выступи сначала он, а не тот доктор, который говорил на английском, наверняка собрали бы гораздо больше.
Так, ладно. Сейчас Джейкобсон подойдет к сцене и отдаст свой чек, скажем, на двести долларов.
Но что за сумма — двести долларов? Богатые по тысяче жертвуют, бедные по десять, а двести — ни то ни се.
Тут председатель объявил митинг закрытым, и народ начал расходиться. Джейкобсон встал и выкинул в урну все бумаги вместе с чистым бланком. Только карандаш себе оставил.
— Отличный карандашик! — Джейкобсон улыбнулся и незаметно положил его во внутренний карман. — Подарок с митинга, на память об историческом моменте!
На другой день, делая этим карандашом расчеты, Джейкобсон нарадоваться не мог.
1916
Рисунок тушью
К концу XIX в. литература еврейского Просвещения успела пройти немалый путь. Вслед за поэтом и драматургом Шлойме Этингером и прозаиком Исроэлом Аксенфельдом появился талантливый и необычайно плодовитый Айзик-Меер Дик, первый профессиональный еврейский писатель, фактически создавший массового еврейского читателя. За Диком в литературу на идише пришел Шолом-Яков Абрамович со своим неподражаемым героем-рассказчиком Менделе Мойхер-Сфоримом. За Абрамовичем — такие значительные авторы, как Шолом-Алейхем и Ицхок-Лейбуш Перец. Драматург, поэт и актер Авром Гольдфаден создал первую профессиональную еврейскую труппу. Благодаря этим и другим в настоящее время менее известным прозаикам, поэтам и драматургам литература на идише превратилась в серьезнейшую, неотъемлемую часть еврейской культуры. Книга на идише стала не только чем-то обычным, но и необходимым. Брошенные первопроходцами семена упали на благодатную почву: трудно сказать, что в конце XIX — начале XX в. представлял собой некий средний еврейский читатель, но известно, что он был очень многочисленным.
И чем дальше, тем стремительнее развивалась еврейская литература. В огромном количестве выходили книги и периодические издания, постоянно появлялись новые имена. Авром Рейзен
