Шрифт:
Закладка:
– Еще ж меч тот Хилоусов! – вспомнил Свен, глядя на запертую дверь. – Ты, Торе, к княгине поезжай, а я к отцу резвым кабанчиком. Надо им там рассказать.
«Им» – он имел в виду братьев Свенельдичей и их ближайших соратников, особенно своего отца и Альва. На прощание хирдманы велели домочадцам отца Ставракия пройти по соседям и спросить, не знает ли кто чего, а сами разъехались.
На торжке перед церковью уже собирались прихожане, рассчитывая послушать молебен и посмотреть наконец на золотой меч. Но церковь была закрыта, отец Агапий не стучал, как обычно, в било, созывая на службу. От соседей, которых расспрашивала Платонида, уже было известно, что папас пропал, и эта весть разлетелась по торжку. «Да куда ж он мог деться? – то и дело восклицал кто-то из новых слушателей. – А меч? Меч где?»
Еще по пути к Свенельдову двору Свен Ратиярович, будучи умным парнем и правнуком ведуньи, преисполнился очень нехорошим предчувствием. Получив на руки золотой меч древнего полубога, отец Ставракий тут же и исчез бесследно. Пробирала жуть, наводя на мысль, что не для смертных рук это оружие. Куда пропал – это первое. Второе не менее важно: с мечом пропал или сам по себе? Меч должен быть в церкви, а туда не попасть без ключа…
* * *
Между тем пропажа уже нашлась. По пути назад на Эльгин двор проезжая мимо святилища, Торгейр заметил, что ворота меж столбов с резными головами «дедов» приоткрыты. Это был непорядок. Красть в святилище нечего, замка там не водилось, но, когда на площадке никого не было, ворота снаружи закладывали засовом, чтобы скотина не забрела с ближних пустырей. Этот непорядок Торгейра не касался: следить за покоем давно умерших дедов должны были живые киевские деды. Но в бережатые отбирают парней не только сильных и ловких, но еще и наделенных чутьем. И это чутье сейчас велело Торгейру: загляни…
Оставив коня снаружи, он толкнул створку и вошел на площадку.
Вышел он оттуда через небольшое время – сколько нужно, чтобы протереть глаза и убедиться, что они не обманывают, – и с вытянутым лицом. Не запирая за собой ворота, вскочил на коня и погнал к княгининому двору.
Эльга в своей избе услышала суету снаружи, но о причине ей сообщили не сразу. Одульв сын Ивора, ее сотский, жил на собственном дворе, как и десятские, и в первое время распоряжался Альрик, старший бережатый. Двоих он поставил к воротам святилища, двоих послал за Одульвом и Мистиной. Мистину посланец встретил на полпути: тот вместе с Лютом уже ехал сюда, обеспокоенный новостью об исчезновении отца Ставракия из запертой церкви.
– Нашли! – Халльгрим осадил коня перед Мистиной. – Свенельдич… ты не подумай, что я с ума сбрел…
– Да говори уже!
– Папаса нашего… богам зарезали. Торгейр его нашел, я тоже видел. Не приведи такое видеть. – Халльгрим взялся за горло и сглотнул. – Чуть не вывернуло. Он на жертвеннике лежит. Нутро все вскрыто. Кровищи вокруг на три шага. Ближе я не смотрел.
Ничего не ответив, Мистина погнал коня во всю мочь.
Эльга тем временем уже спрашивала челядь, что случилось. На нее лишь смотрели испуганными глазами, но смелость передать весть, уже всем известную, никто на себя не брал. «Нашли… нашли…» – витало где-то по углам, не то шепот, не то мысль. Эльга вышла на крыльцо, увидела у ворот взбудораженного Альрика и властным голосом подозвала его к себе.
– Сейчас Свенельдич приедет, он тебе все расскажет, госпожа. – Альрик отвел глаз, но она видела его стиснутые опущенные кулаки.
– Отец Ставракий… он… не живой?
Это сразу пришло Эльге в голову – чем еще объяснить эту суету? Но всей ужасной правды она не заподозрила.
– Где его нашли? В церкви?
Она подумала, что отец Ставракий умер сам – пострел[109] хватил, бывает.
– В святилище. – Альрик кивнул в ту сторону.
– В святилище? – Эльга не поверила ушам. Иерей – в языческом святилище? – Чего ему там нужно было?
Мелькнула мысль, что отец Ставракий, вдохновившись золотым мечом, а может, услышав над подарком глас Божий, решил по примеру древних святых сокрушить идолов, а Перун ответил молнией с неба. Мысль была довольно нелепая, но другой не имелось.
– Ему… не ему…
Альрик откровенно мялся, не желая говорить, и это было странно. Эльга знала его как мужчину умного, иначе он не попал бы к ней в бережатые и не стал бы среди них старшим.
– А кому?
– Свенельдич приедет – он тебе расскажет.
– Да брось ты! – Эльга начала сердиться. – Что ты жмешься, как девка? Я сама пойду.
Она шагнула в крыльца, но почти уткнулась в грудь Альрика: мгновенно он преградил ей путь к ступенькам, взявшись обеими руками за столбики по сторонам прохода.
– Альрик, ты что? – Эльга отпрянула, в изумлении на него уставившись. – Бесюки объелся? Дай пройти!
– Нет, госпожа. Ты туда не пойдешь. Приедет Свенельдич, он разрешит… а я не могу. Прости.
Эльга попятилась. Таким образом вести себя бережатые могли, только если госпоже грозила опасность, о которой она сама не знала. Светло-серые глаза Альрика выражали отчаяние и непреклонную решимость. Не пустит. Но не драться же ей с собственным бережатым на глазах у всего двора!
Давно уже Эльга знала: при появлении какой-либо угрозы что ей можно, а что нельзя, решает Мистина. И в этих делах бережатые слушаются его. Но так же глупо было отрицать, что в делах, связанных с опасностью для жизни, он разбирается лучше. Поэтому Эльга выдохнула и вернулась в дом.
Браня устремилась к ней, стала допытываться, что происходит. Эльга не могла ей ничего ответить, сцепила руки, чтобы не дрожали. Перед ней стояли глаза Альрика. В них не отражалось то зрелище, которое он уже видел и до которого не допустил ее. Зато явственно светилась та степень несчастья, которую хирдманы между собой явно определили таким словом, какое никогда не употребили бы в присутствии госпожи. Но если княгиня не употребляла таких слов, это не значит, что она их не знала.
* * *
К тому времени как на крыльце прозвучали хорошо знакомые шаги и в избу, нагнувшись, вошел Мистина, Эльга чего только не передумала. Уже заподозрила, что смерть иерея была насильственной и именно поэтому все так взволновались. Но все еще она предполагала, что отец
