Туся от этого натиска матери расстроилась до головокружения и ряби в глазах. Фелисата Григорьевна убрала сапоги, куртку и джинсы, бросила коротко: «Сносится!» — и куда-то ушла, а Туся осталась дома. Ей вспомнились споры, веселье, шум сокурсников, когда обсуждали, кому куда ехать, что брать в дорогу с собой, кто какую работу себе по душе выбрать хочет… Туся могла бы пойти в маляры, штукатуры, а если уж что — в повара. Стряпать, готовить немного умеет, и это ей нравится… Теперь все мечты перечеркивались. Мать за нее решила. Идти к отцу за поддержкой — бесполезно: он примет сторону матери. Так было всегда…

* * *

Дней через пять от томской пристани торжественно отходил белый большой теплоход с молодыми строителями. Ему предстоял тысячеверстный путь вниз по великой Оби. Музыка… Песни… Машут платками, беретами… Палубы полны…

Махала и Туся Пшенкина всем отъезжающим. Слеза навернулась: она остается здесь! Не остается — ее оставляют. Спокойно, легко, будто и нет ее вовсе на свете. «Не едешь? Ну что ж!» И вычеркнули из списка. Их сотни и тысячи, и что за печаль, если одна среди них оказалась неприспособленной, слабой здоровьем девчонкой. Именно на обострение ревмокардита (тогда у нее его еще не было, а потом появился — наворожила) она и вынуждена была ссылаться. Лгать приходилось, бесстыдно выдумывать.

Теплоход уходил, красиво расцвеченный вымпелами. Туся послала ему последний печальный взгляд, повернулась, чтобы уйти, и увидала свою сокурсницу Риту Паратову.

«И эта осталась! Выходит, не я одна за бортом», — подумалось Пшенкиной с облегчением.

Рита стояла под ручку с высоким лохматым мужчиной лет тридцати пяти.

«Туська! Вот молодец! И ты не поехала с ними? — воскликнула Рита Паратова. — А говорили, что ты заказала себе командирские знаки отличия!»

Туся насмешливо сморщила лоб и глядела на Риту открыто и прямо.

«Подружка?» — спросил лохматый.

«Да вроде… Знакомься, Туська! Гарик Забавнов, невозможно талантливый живописец. Он едет на Север, и я собираюсь с ним. У Гарика катер. Свой! Он на нем путешествует каждое лето… Скажи ей, Гарик, что ты меня тоже берешь!»

«Милая крошка, какой разговор!»

Рита возликовала:

«Вот будет поездка, я представляю! Без гама и толчеи. Где хочешь, там приставай и ночуй… Правда, Гарик?»

«Крошка, я же сказал…»

Забавнов резко опустил на грудь голову, волосы вздыбились, как притянутые магнитом.

«Не печалься, маленький человечек, — обратился он хриплым голосом к Тусе. — Твои подвиги во славу Отечества все впереди. Успеешь построить и ты свой воздушный замок!» — Глаза Гарика источали блеск; белки их были хронически желты от частых похмелий.

От Забавнова и сейчас крепко попахивало вином и еще чем-то кисловатым и застаревшим. Воротник его светлой рубашки жирно лоснился.

«Если он ее друг, то почему она плохо следит за ним?» — с осуждением подумала Туся о Рите Паратовой.

«Пойдем с нами, — позвала ее Рита. — Посмотришь мансарду художника. Ты все ходишь на выставки, а в мастерских не была. Или уже приходилось?»

«Нет, не была. А возьмете — пойду!»

Рита и Гарик чему-то враз засмеялись. Рита схватила Тусю за талию, затормошила, прижала.

«Ты с виду тихоня, а на деле, поди, успевающая!» — шепнула она Тусе на ухо.

Туся смолчала, но краска стыда и возмущения долго не отливала от щек.

Они отправились от речного вокзала к центру города. Заходили в телефонную будку звонить кому-то. Автомат не срабатывал, Гарик сердился, а Рита посмеивалась. Туся догадалась, что они хотели кого-то с собой пригласить.

Наверное, хотели найти для нее кавалера…

* * *

Туся Пшенкина познакомилась с Ритой Паратовой в первый день вступительных экзаменов, на сочинении. Справа от Туси потел над текстом сосредоточенный, хмурый черныш, грыз пластмассовый наконечник ручки и не отрывал взгляда от исписанного листа. По левую руку от Пшенкиной сидела крупная девушка, полная, с высокой взбитой прической — хоть сейчас на фотопортрет и в салон красоты! И платье на ней было модное, белое. Золотая цепочка лежала во впадине между грудей. Туся вниз глаза повела — увидела «лодочки», тоже, как платье, белые, свадебные, красиво сидящие на маленьких, аккуратных ногах…

Девица перехватила Тусин стеснительный взгляд, передвинула к ней черновик своего сочинения с клочком бумажки, где Туся прочла: «Меня зовут Рита. Проверь ошибки!»

И Туся почувствовала на лице жар (вот как сейчас), бросила взгляд на членов приемной комиссии. Там сидел один их знакомый, компаньон отца по застолью и баням (он должен был проверять ее сочинение). «Компаньон» не смотрел в их сторону, и Туся смело взялась за Ритин листок.

Почерк соседки был ровный, понятный. Туся быстренько пробежала странички, поставила пять запятых, семь зачеркнула, исправила три несложные ошибки в словах.

И Рита Паратова получила в итоге переходной балл!

Приняла она это как должное, однако купила назавтра коробку конфет, но Туся, краснея, от них отказалась…

Они сидели на лекциях вместе, гуляли в роще и кое-когда вместе обедали, но не сблизились. Рита была общительной, бойко держала себя во всякой компании. И говорила:

«Друзей у меня с избытком! Кому улыбнусь, кому подмигну, на кого-нибудь каблучком топну. Деньги есть у меня, но я их почти не трачу. На что же тогда поклонники!»

Оказалось, что Рита Паратова была близко знакома чуть ли не со всеми художниками города. К удивлению сокурсниц, но особенно Туси Пшенкиной, Рита работала в художественном фонде натурщицей: обнаженной позировала по восемь часов в неделю. Ей это нравилось, хотя и утомляло очень скованное сидение или стояние. Однако Рита видела в этом свой смысл «служения искусству».

* * *

Они поднялись на шестой этаж белостенного дома. Рита Паратова сказала Тусе:

«Ни у кого из художников в нашем городе нет больше такой просторной и светлой мансарды. Гарик здесь временно и живет… Он разошелся с женой и оставил ей все. Это, по-честному, сделал он зря, но… но… но… Может, и к лучшему. Ему обещают другую квартиру. И дадут! У нас в городе ценят таланты».

В мансарде было душновато от красок и растворителей. Тут жил «жрец искусства» (встречала она где-то подобное выражение), и ей хотелось увидеть своими глазами мир для нее необычный, загадочный.

Туся притерпелась к духоте помещения и уже впивалась глазами в картины на стенах, в слепки с классических скульптур, выставленные на подоконнике, рассматривала диковинные какие-то корни в углу на полу, шаманский костюм на гвозде, начатый холст на подрамнике… В нише лежали сети, свернутые клубком, стояла связка бамбуковых удилищ…

Тусю снова привлек