редко допускает ошибки? Гэвин тихо рассмеялся сам над собой – и осекся. Он вспомнил: она спросила его, хорошо ли он плавает; он ответил, что плавает только тогда, когда ошибается, управляя глиссером. И она ответила: «Я вижу».

«Надо бы запомнить: когда Видящая говорит “я вижу”, это значит, что на ее слова следует обратить особое внимание».

Этим утром он направлялся на запад, чтобы поработать с той частью сетки, которая начиналась в виду Красных Утесов. Он плыл уже около часа.

Третий Глаз сказала Гэвину: «Три часа на восток и два с половиной часа на север. Доберись туда до полудня». Если отсчитать пять с половиной часов от настоящего момента, получится полтора часа после полудня. Если речь шла об этом дне, то тут была какая-то ошибка: он никоим образом не мог добраться до места до полудня. Значит, должно быть, она говорила о…

«Ты во всем любишь идти напрямик, не так ли?» – сказала она.

Умная ведьма. Она играла с ним!

Ему совсем не обязательно плыть строго на восток, а потом строго на юг – ведь надо-то на юго-восток! Гэвин занялся подсчетами, перебирая пальцами воображаемые костяшки счетов. Чтобы доплыть до места по гипотенузе, ему понадобится… Четыре часа! Ровно в полдень он будет там.

Ну разумеется.

Гэвин развернул свое суденышко на юго-восток и пустился наперегонки с солнцем.

Несколько часов спустя, когда полдень уже почти наступил, он начал думать, что, должно быть, перепутал направление или неправильно понял ее указания. В конце концов, море достаточно большое. Однако ему ничего не оставалось, кроме как продолжать плыть в выбранном направлении.

А потом море начало меняться. Сперва оно успокоилось. В этом было что-то странное. Гэвин остановил глиссер, поглядел в одну сторону, потом в другую. На волнах виднелось что-то вроде тени – как будто солнце закрыло просвечивающееся облако, и он видел края тени от этого облака по разнице в цвете волн. Однако небо было ясным. Это было какое-то гладкое пятно, словно в этом месте в воду вылили масло.

Гэвин встал на колени возле борта, опустил руку в воду и зачерпнул. Вода представляла собой подобие снежной каши, только не холодной. Он присмотрелся внимательнее: это были тысячи, десятки тысяч крошечных иголочек, чешуек, словно распавшиеся на части снежинки, и все они располагались параллельно друг другу. Гэвин не видел синего, не мог его извлекать… впрочем, если бы он мог, то, вероятно, не было бы и никакой загадки. Он понюхал: вода пахла солью со слабым, едва уловимым минеральным запахом мела. Так пахнет синий люксин.

Волны были покрыты слоем синего люксина, пытающегося сформироваться в кристаллы, – почему-то они самопроизвольно объединялись друг с другом, вместо того чтобы рассыпаться и превращаться в пыль на солнечном свете, как им полагалось.

Когда его рука с пригоршней воды повернулась, Гэвин заметил, что ряды иголочек развернулись вместе с ней, словно стрелки компаса. Один их конец указывал в сторону внешнего края пятна, следовательно, другой должен был указывать в сторону центра. Туда, куда ему было надо.

У Гэвина все было готово как никогда. Он еще больше укрепил и сузил трубки, с помощью которых двигал глиссер вперед, потом подумал и объединил их в одну трубку – ему понадобится свободная рука. Покончив с этим, он двинулся в сторону центра пятна.

Вода понемногу становилась плотнее. К счастью, ковш доставал до чистой воды ниже слоя люксина, так что суденышко двигалось на достаточной скорости. Потом каша сгустилась еще больше, так что можно было видеть, как она расступается перед трубкой ковша, словно гороховый суп, размешиваемый ложкой.

Еще через какое-то время кристаллики синего люксина стали образовывать комки и целые поля. Глиссер проламывал люксиновую корку со звуком мнущейся рисовой бумаги. Впереди замаячил синий остров, покачивавшийся на поверхности воды там, где не должно было быть никаких островов. Очень медленно остров то поднимался, то опускался посреди огромного поля люксинового льда, с каждым движением распространяя вокруг новые трещины, раскалывая люксин на отдельные льдины. Некоторые из них сразу же таяли на солнце, другие были настолько насыщены синим люксином, что держались.

А потом Гэвин увидел то, что заставило его прекратить извлекать и застыть на месте. Он плыл на мелководье – должно быть, в одном шаге под килем его глиссера виднелось сплошное поле люксинового льда. И на его белом фоне были тела, покачивавшиеся в неглубокой толще воды. Десятки – нет, сотни тел плавали возле самой поверхности, нагие и покрытые люксиновыми кристаллами.

О черт… Это были не просто тела! Это были синие выцветки. Не мертвые, но неподвижные, пассивно впитывавшие в себя люксин и солнечный свет. Вода здесь была настолько насыщена синим, что это помогало им быстрее закончить трансформацию.

«Доберись туда до полудня», – сказала ему Третий Глаз. Охваченный омерзением, Гэвин внезапно догадался, что должно было произойти со спящими выцветками в полдень.

Быстро набросав себе весло, он принялся маневрировать между колыхающимися бессознательными телами, пока не добрался до берега. С грохочущим в груди сердцем бросил якорь и выпрыгнул на твердую землю. Она состояла из сплошного синего люксина.

Ландшафт был совершенно неземным. Некоторые кристаллы достигали в длину человеческого роста. Многие из них были расколоты волнами, но большей частью все длинные грани указывали в одном направлении – к центру острова, только к центру.

Гэвин припустился бегом. Его целью был огромный шпиль, видневшийся впереди, на расстоянии примерно в пол-лиги. Сперва бежать было трудно: поверхность оказалась настолько неровной, что ему приходилось перепрыгивать с одного шероховатого поблескивающего кристалла на другой. Время от времени земля трескалась и в воздух выстреливала струя синих кристалликов. Над головой кружили странные смерчи, вращавшиеся от верхушки до низа с зачаровывающей математической последовательностью. Скрученные спиралью треугольники, похожие на стеклянных птиц, летали кругами на невидимых воздушных потоках. Кристаллы под ногами скрипели, словно снег, но тут же превращались в стекло, используя даже тепло и давление его шагов, чтобы добиться еще большего совершенства.

По мере его продвижения вглубь острова характерная для синего упорядоченность проявляла себя все с большей настойчивостью. На его глазах один выступ, торчавший из земли под углом, вздрогнул, опустился и слился с поверхностью, не оставив никакого следа. Здесь поверхность была уже плоской, идеальной.

Гэвин увидел впереди двенадцать кристаллических выступов – колонн, окружавших подножие центрального шпиля. Каждая из двенадцати колонн имела три шага в высоту. Приблизившись к одной из них, Гэвин увидел внутри синего выцветка. С такой идеальной формой ему еще не доводилось встречаться. Выцветок уже полностью сбросил свою человеческую кожу; на ее месте теперь была люксиновая ткань, словно бы усыпанная самоцветами, сплетавшимися в узор, – и этот узор менялся, в точности соответствуя движениям мышц в каждой конкретной точке. Это зрелище вселяло восхищение и ужас, словно шедевр, нарисованный кровью.

Не останавливаясь, Гэвин бросился к центральному шпилю. Наверх вела винтовая лестница, обвивавшая шпиль пролетами приблизительно квадратного сечения. Поручней не было. Гэвин кинулся наверх, перескакивая по две ступеньки за раз.

Ступеней оказалось девяносто семь. Завернув за последний угол, Гэвин прежде всего заметил, что отсюда виден риф Белой Дымки.