Шрифт:
Закладка:
— Но вот приедешь ты туда, и что? Воевать? — нажимала она на него, всё ещё надеясь отговорить. — А люди эти твои? Бумаги? В сентябре отчёт, а тебя нет..
— Потому и позвал. В принципе, я там долго не буду. Месяца два, типа, поволонтёрю. Потом вернусь. Я ж не за медалькой еду. А сам себе доказать, что могу.
— Сиди ты! «Себе» — передразнила Нина. — И думаешь, она выскочит сразу за тебя?
— Всё. Слушай сюда, тащ сержант. Если к сентябрю я не приеду, тебе будут звонить мои руководители, я их замкнул на твой номер. Дам тебе мой второй ключ. Придёшь, откроешь квартиру и папки раздашь тем, кто попросит. К остальным я сам приеду. Печати сразу забери, вдруг понадобятся кому до сентября.
— Я?
— Ты. Сына беспокоить не буду. Только окончил училище, только служба началась, не дело отпрашиваться. Да и Сирия ему вроде светит. Слава богу, не Украина. И вообще он далеко, а ты рядом, мой верный товарищ Санчо Панса. — Эрастыч улыбнулся устало: — Помнишь наши костюмы в тот Новый год?
— Помню, идальго. Зубы не заговаривай Я поняла. Только… может, всё-таки отбракуют тебя по возрасту, — с надеждой начала она.
— Брось. Я решил уже. И потом, я ж доброволец, не мобилизованный, — неожиданно твёрдо отрезал он. Взглянул на портрет молоденького лейтенанта на стенке и обратился уже к нему: — А ты сынок, дома будь… В Подмосковье он, в части, — не оглядываясь, сказал Нине. И добавил: — Дело принципа. Полотёр или не полотёр. И вот ещё что… Вот карточка моя, ВТБ. Одна сберовская у меня, а эта — ВТБ. На ней есть сумма. Если что, в общем, если тебя припрёт со здоровьем, мало ли какие дела у тебя там в онкологии или где ещё — бери, сколько надо. Это приказ. Через банкомат снимай и пользуйся.
— Да ты што? Удумал тоже! У меня есть на крайняк. Я откидываю по червонцу, я…
— Я сказал — приказ, — снова жестко отрубил он, неожиданно превращаясь в незнакомого ей маленького и властного офицера, доселе ей неизвестного.
Уехал он неожиданно быстро. Нина надеялась, что будет привычная бумажная тягомотина, всё решится через месяц-два. Но уже к концу недели вышел на связь из Ростова, рассказал, что идёт активная подготовка, а потом не будет связи.
— Меня все считают самым старшим и опытным, представляешь, — говорил он Нине. Я командир в нашей группе добровольцев. Нас почти тридцать. Всё нормально. Знаешь, я рад, что я тут. Мы тут все такие, постарше. Пацанов попросту жаль. Не представляешь, какие они оттуда выходят…
Дежурства по выходным теперь проходили без Эрастовича. И Нине как-то стало его не хватать: его обстоятельных разговоров, даже его нытья. Он разбирался практически во всём, кроме семейной жизни. Да, собственно, в ней и Нина не была сильна. В спорах с ЖКХ, налоговых хитросплетениях, в кадровых делах — везде он был как ходячая энциклопедия. Даже все её подруги к этому привыкли и постоянно спрашивали, куда он запропастился.
А однажды прикатила на черной «ауди» дама, которую напарница тут ж окрестила «мамзель». Брезгливо оглядывая поручни проходной, мамзель встала напротив окошечка и манерно растягивая губы, спросила:
— Женщина… Скажите, у вас тут работает Георгий Эрастович?
— Работает. А что вы хотели? — Нина вдруг поняла, кто к ним пожаловала.
— Может, он телефон потерял? Он постоянно недоступен, — мамзель улыбнулась надутыми, как велосипедные шины, губами, добиваясь расположения от сидящих за стеклом недружелюбных тёток.
— Вы по бухгалтерским делам? Он в командировке.
— В какой? — Мамзель удивлёно навострила накладные ресницы в окошечко.
— В такой. Он же не штабной полотёр, а боевой офицер! Отговаривала его, отговаривала, говорю, как я без тебя, а он заладил: «Это мой долг!» Говорю, как же мы без тебя, а он: «Ничего». Я хочу, чтобы наш сын мной гордился. — Нину «волокло» без тормозов.
Мамзель неверяще глядела в окошечко, и Нина, чтоб окончательно её доконать, обернулась к напарнице и пожаловалась:
— Ой, он, мой-то, упрямый такой… Если уж что затеял, то всё. Кремень, не мужик.
— А вы… женаты? Давно?
— Конечно! А вы… по отчётам? — Нина подпустила ревности на всякий случай.
— По отчётам! — Мамзель резко повернулась, и через полминуты «ауди» раздражённо дёрнулась от окон в сторону шлагбаума.
Напарница Нины удивлённо хмыкнула:
— Нин, ну ты даёшь. И сын появился, и муж, и брак. Чего ты взбесилась?
— Да он из за этой клюшки пустотелой поехал на войну! Ты видела её? Это ж… Дура губастая… Бедны-ы-ый! Почему ему именно на таких везёт!
— Ну ты, как Матросов на амбразуру. Оценит, думаешь? На тебе женится?
— Дура ты! Господи, лишь бы вернулся живой. Какая разница, оценит или нет… — Нина погрустнела и, раскрыв новый журнал дежурств, стала старательно расчерчивать графы и колонки, стараясь, чтобы напарница не заметила слёзы.
Через долгих два месяца Эрастович вышел на связь.
— Нин, дорогая, привет! Я продлил контракт ещё на два месяца. Не могу я бросить всё и уехать. Нас двенадцать осталось из трёх десятков. На второй контракт пошёл только я.
— Эрастыч, миленький! Ты с ума сошёл. Как «продлил»? Из-за этой дуры?
— Что ты. Я, по-моему, даже лица её теперь не вспомню. Я просто не могу позволить, чтобы эти мальчишки, новая группа, пойдут одни. Приехали позавчера. Необстрелянные. Ничего не знающие. Нет, Нин. Не могу. Они ж… как мой сын и даже моложе.
— Я молюсь за тебя. — Нина неожиданно заплакала.
— Я сам молюсь, веришь мне, Нинок? Верующий замполит… Мне кажется, потому и жив. Пока, до связи… Не гунди там, мой Санча Панса. Ты лучше найди стихотворение.
— Что? Какое стихотворение?
— Нин. «Призовите меня на войну». Ты всё поймёшь. Тут такое. Не имею я права ехать домой. Я офицер, Нина. — В голосе его снова послышались нотки, которых раньше она никогда не слышала.
После звонка Нина долго тупо стояла у столика, разглядывая замолчавший сотовый телефон. И вдруг он пропиликал ещё несколько раз. Одна за одной прилетели фотографии: обросший бородой Эрастыч в окружении таких же, как и он, возрастных бородатых мужиков. Особо выделялись два совсем уж стареньких дедка, стоящих у него за спиной.
Эрастыч на фоне разбитого
