по-русски разучилась говорить? Ладно б хохлуша была в пятом поколении. Ты ж своя, забайкальская. Што ж ты метёшь своим языком поганым. Сколь раз вас просили оставить этот Донецк в покое? Людей отсюда даже к нам привозили жить!

Наталья молчала, растирая ладонью колено.

— Ты чего дома-то не сидишь, сирота казанская? Чо сюда припёрлась? — продолжала пытать Марина. — Свои земли отбирать?

— Сын у меня здесь, раненый, — зло бросила ей сестра. — В плену он. Узнала, чуть с ума не сошла. Говорят, тут из наших пленных ленты режуть, кровь выкачивают для своих раненых. Известно, мол, дело, русня. Собаки!

Опустив руки на колени, она посидела ещё какое-то время:

— Прикинулась эвакуированной да сюда, на вашу сторону. Думаю, сгибну, а его найду. Два госпиталя обошла, нету. Попросилась сюда. Уже не таюсь, прямо говорю, что мать вэсэушника.

— Эх ты. «Ленты режуть». Четверо тут лежат таких. Иди, смотри, может, где и твой.

Наталья стремительно рванула через коридор, а Марина — за ней, свернув в первую «Маринину» палату.

У кроватей Наталья оробела, но потом сразу увидела сына, который, не веря глазам, тянул шею от подушки навстречу матери. Это был тот самый «крестник», которому накануне Марина дала свою кровь!

Наталья, только что неприступная, твердокаменная, упала на колени рядом с кроватью, целуя сына в лицо, плечи.

— Сынок, родной. Как ты? Тебя не пытали? Шо за капельница? У тебя кровь не забирают? — едва успевая вытирать слёзы, причитала она.

— Мамо, ты шо? Это лекарства. А кровь мне, наоборот, вливают, нашли кого-то с моей группой. Во время ранения и операции много крови потерял..

— Ранили? Сынок мой, больно? Ох, собаки-собаки…

— Молчи, мамо. Меня б давно вже бросили в канаве сдыхать наши, а тут жив, та ещё и лечут. На них молиться надо, — стыдясь, говорил ей сын.

Марина постояла сзади них, потом молча подошла к Ивану. Опустилась на колени, стала гладить его по голове и тихо говорить:

— Сына, ты узнал тётку-то, Наталью нашу? А этот, хохол-то, это ж… брат твой, Сашка.

— Да ты што…

— Но, Наташка наша, — тихо всхлипнула Марина. — Узнала, что сын в плену. Помчалась выручать. А кровь-то я вчера сдавала ему, получается. От и драсьте, племяш Санёк… — Сокрушённо покачала головой, устало потёрла лицо. — Радоваться бы надо, а я не знаю, чо делать-то. Ведь она на меня, как на вражину, смотрит.

— Сашка, — подал голос Иван. — Слышь?

— Да, Вань. — Раненый вытянул шею в направлении кровати.

— А ты помнишь, как баба Аня нас шлангом, в коляске мотоцикла?

— А як же! Всыпала — мама не горюй! Помнишь, як мы тикали в улицу, а дед Ганька гладил нас на крыльце? — мешая украинские и русские слова, спросил Саша. — Живые?

— Помню. — В глазах у Ивана блеснули слёзы. — Умерли уже деды наши… и баб Вера с дедом Ганей, и баб Аня с дедом Колькой. Всё мечтали вас ещё увидеть… вот.

Наталья, присев на краешек сыновой кровати, вытирала слёзы. Шумно громыхая каталкой, подошли санитары и медсестра, сноровисто переложили Ивана на носилки. Скомандовали и Сашке:

— А ты тоже, потом, после Михайлова. Контрольные снимки сегодня.

— Куда? Куда вы его? — вскинулась Наталья, как встревоженная квочка, кружась вокруг санитаров. Пестрая её кофта ещё больше подчёркивала схожесть с всклокоченной птицей.

— Ты, мать, присядь покуда, — с досадой отодвинул её санитар. — Рану почистить надо, доктор направит за ним. Самое плохое, что могло случиться — уже было. Теперь он у нас и не помрёт. В цокольном перевяжем сейчас его, и снимочек ещё один нужен. — А вы там, того… не специально эти раны ковыряете?

— Мам, ну шо ты ерунду-то городишь? Они меня с того света вытянули, а ты? Тётка, вон, к своему приехала, а мне кровь отдала. Спасибо вам, — поглядел он в сторону Марины.

— Кровь родная, получается… — сказала Наталья.

— Ну, здравствуй, Саша. — Марина присела рядом, и раненый только сейчас понял, что не давало ему покоя эти дни: и мать и давно забытая тётка, вроде и разные, всё равно были похожи в чём-то неуловимом: рисунке скул, характерном разрезе глаз.

— Вот так крутанула нас судьбинушка. Слышь, сестра, если б не раненые, наверно, и драться бы на меня налетела.

— А чо же… я ж оккупант, — горько усмехнулась Марина, разглаживая складки простыни на краю матраца племянника и по-новому вглядываясь в него.

Долго сидели молча. Даже раненые притихли. И вдруг всё здание заполонил пронзительный свист, разродившийся оглушительным грохотом:

— Ложи-и-ись! — неожиданно громко закричал Сашка и толкнул мать на пол. Тут же и сам оказался рядом.

— Ложись, кому говорю! — второй раз прокричал он остолбеневшей Марине, и та неловко плюхнулась у стены.

Где-то совсем рядом прозвучал звук разрыва снаряда, после которого здание ощутимо тряхнуло и, казалось, злая нечисть стала рвать его, давясь стеклом, выплевывая рамы, куски штукатурки, перемалывая и кроша зубами стены.

— Господи, милостивый!.. Сыно-о-о-ок! — бросилась в сторону выхода.

— Лежать! — пополз сначала к ней Сашка, строго мотнул головой в сторону стены, а потом, не отрываясь от пола, перебрался по-пластунски в коридор. Собственно, теперь это был не коридор, а фрагмент коридора. Вторая его часть попросту вывалилась в улицу вместе со стеной и оконным проёмом. За край торчащей наружу доски держался Иван, навалившись на неё грудью. Голова его торчала над деревяшкой, побелевшими пальцами он удерживал себя на весу над провалом.

Широко открытыми глазами он глядел на ползущего к нему Сашку. Несмотря на замотанные бинтами ноги, обвитое белым предплечье, тот, морщась от боли, быстро перемещался к Ивану.

Оглянувшись, прикрикнул ещё раз на женщин:

— Не двигаться! Ждите там! — Достигнув наконец опасного обрыва, подал руку:

— Держись, брат! Держись!

Тот потянулся к пятерне, вцепился в неё обоими руками. Но сил у обоих раненых было предательски мало. И женщины, не сговариваясь, также поползли к сыновьям. Думали, вероятно, что это и есть «по-пластунски», хоть со стороны выглядело это нелепо. Наталья обхватила за ноги Сашку, Марина ухватила за плечи сына и тянули-тянули свой груз подальше от опасной зияющей дыры, внизу под которой виднелась вставшая на дыбы каталка и раскинувшаяся красным крестом медсестра.

Марина делала это молча, стиснув зубы, только слёзы катились по щекам. Наталья приглушённо охала от звуков канонады где-то совсем рядом.

— Держись, брат, держись, — как заведённый, повторял Сашка, которому с таким трудом дался этот марш-бросок в бинтах.

Вчетвером они доползли к широкой колонне в проёме между палатами и прислонились к ней спиной. Наталья, поняв, что теперь все в безопасности, аккуратно обняла обоих парней и тихо заплакала. Потом покрепче сдвинула всех