– а они непременно их увидят, потому что Тиндер получил физические травмы, – детей заберут в интернат, а против тебя будут выдвинуты обвинения.

Жоэль чуть не задохнулась.

– Поскольку за свою недолгую карьеру я работала со многими школами и знакома со многими сотрудниками службы защиты детей, то, вероятно, смогу помочь Жоэль получить полную опеку, поскольку она непричастна к жестокому обращению. А что касается тебя… – Я обратилась к Жоэль, которая припала спиной к стене и рыдала на полу. Ее лицо было мокрым от пота, слез и соплей. – Ты должна ставить своих детей превыше всего. Всегда.

– Я ставила. – Жоэль вцепилась в мое платье, дергая за него в отчаянии. – Ставлю! Думаешь, мне нравилось то, что он делал? Думаешь, это моя вина? Да я понятия не имела, что все так обернется. Я бы тогда вообще не вышла за него, Перси. Никогда.

Я не считала, что это ее вина. Не она совершала насилие. Более того, она и сама была жертвой. Но я знала, что ее дети могли видеть ситуацию иначе. Они могли возненавидеть женщину, которая цеплялась за их отца с широкой улыбкой, зная о том, что он творил за закрытыми дверьми.

– Неважно, о чем ты думала. Тебе пора взять на себя ответственность и уйти из токсичных отношений. Поставить себя и близнецов на первое место. Считай это моим официальным увольнением. О, и Эндрю? Отзови иск против моего мужа. Либо ты сам покинешь должность, либо будешь уволен в ближайшие несколько дней, а тебе нужно решать более серьезную проблему.

Я взяла ключи и сумку и оглянулась через плечо. От увиденного у меня разбивалось сердце. Тиндер и Три стояли, прижавшись друг к другу, на нижней ступеньке лестницы и смотрели на меня глазами, полными слез.

Не выдержав, я опустилась на колени и дала волю сдерживаемым слезам. Приступая к этой работе, я знала, что привяжусь к ним, но никогда не думала, что полюблю их так сильно.

– Идите сюда, мальчики. – Я раскрыла объятия.

Они с визгом помчались ко мне. Как и всегда, я упала от силы, с которой они на меня налетели, от натиска их объятий, и, позволив им уткнуться в мои плечи, плакала вместе с ними.

Позже тем вечером я просматривала материалы на флешке, которую мне дал Сэм.

Мне потребовалось три часа и два бокала вина, чтобы найти файл, который я искала. Назван он был просто. КФФ.

Киллиан Фрэнсис Фитцпатрик.

Я дважды кликнула по нему мышкой, допила вино и произнесла молитву.

Я не знала, во что ввязываюсь.

Знала лишь, что готова к этому.

Двадцать первая

Киллиан

Прошлое

Впервые я попал в детскую клинику, когда мне было четырнадцать лет.

Ранее на этой неделе я так сильно себя избил, что до сих пор мочился кровью и выплевывал зубы. Мое лицо так опухло, что мои сверстники только втроем смогли меня узнать, когда нашли на полу в библиотеке.

Мама сопровождала меня в швейцарскую клинику. Весьма неохотно. Я был одет в пальто, шапку и нацепил солнцезащитные очки, чтобы спрятать мое побитое тело, и пробирался через аэропорт, будто какая-то заштатная знаменитость, пытавшаяся остаться неузнанной. Мать молчала большую часть перелета из Англии в Цюрих, если не считать короткого разговора шепотом, когда стюардессы оказались вне зоны слышимости.

– Твой отец не должен знать.

Такими были ее первые слова.

Не «как ты».

Не «как это случилось».

Твой отец не должен знать.

Я молчал. В конце концов, и говорить было нечего. Она права. Athair не должен знать. В любом случае объяснить случившееся невозможно. В одно мгновение я сидел над учебниками в библиотеке, усердно учился, чтобы, как всегда, закончить лучшим в классе, и чувствовал, как знакомое давление – едва уловимое, необъяснимое напряжение – крадется по моей спине, словно паук, а в следующее уже лежал на полу, избитый до полусмерти, и не знал наверняка, кто это сделал.

Теперь я знал, кто это был.

Это был я.

Я избил самого себя до потери сознания.

– Киллиан Фрэнсис, ты меня слышал? – Мама сцепила пальцы в замок вокруг колена. Лицо – жесткая маска, осанка безупречна.

– Четко и ясно. – Я смотрел в окно на проплывающие мимо облака.

– Хорошо. – Она нахмурилась, глядя в невидимую точку на двери кабины. – Он, так или иначе, обвинит во всем меня. Он всегда винит меня, понимаешь? Совершенно не дает мне продыха.

Моя мать не была плохим человеком. Но она была слабой. Удобной. Особенно сейчас, когда родила моего брата, Хантера, меньше трех лет назад.

Новый ребенок внес напряженность в брак моих родителей. Когда я приезжал к ним в гости летом, они почти не разговаривали друг с другом. А когда мама спросила, не хочу ли я подержать брата на руках, моим первым порывом было ответить «черта с два», но потом она бросила на меня робкий, жалостливый взгляд и сказала:

– Твой отец никогда не берет его на руки.

Поэтому я взял его. Я смотрел на крошечного, лысого, похожего на старика человечка, уставившегося на меня огромными голубыми глазами, которые были совсем непохожи на мои, и сказал ему:

– Готовься, братишка. Ты родился в той еще семейке.

– В общем, – звонко затараторила мама на борту самолета, поправляя жемчужное ожерелье, – я надеюсь, это не имеет никого отношения к Эндрю Эрроусмиту. Ты теперь будешь редко видеться с ним за пределами Эвона.

– Я не видел и не слышал его с тех пор, как athair уволил его отца, – признался я в тщетной попытке выведать какую-то информацию.

– Его отца не уволили бы, не будь он мошенником, – фыркнула мама.

– Мне нет дела до его отца.

– Еще посмотрим, закончит ли он учебу в Эвоне, – продолжила она, пропустив мои слова мимо ушей. Я часто задавался вопросом, зачем вообще утруждался ей отвечать. – Твой отец подает против него иск на всю украденную им сумму.

– А когда-то они вместе играли в гольф. Каждый год ездили в отпуск. Бывали в казино в Европе. Ездили на рыбалку, – сказал я, умолчав о проститутках, стрип-клубах и подпольных заведениях, в которые они обещали сводить нас с Эндрю, когда станем старше.

Мать закатила глаза.

– Не будь наивным, Киллиан. Люди пойдут на все, чтобы сблизиться с Фитцпатриками. У нас не может быть настоящих друзей.

Как только мы приземлились, мама отвезла меня в клинику, подписала все документы и сказала, что вернется за мной через несколько часов.

– Я бы осталась, –