Среди той же группы наблюдателей наиболее недовольные итогами действий Горбачева, напротив, фокусируют внимание на том, в какой степени он не смог построить новую систему, которую планировал. Ни один из этих подходов не может быть признан вполне удовлетворительным; не удовлетворяет и их комбинация. Оба они сводятся к линейному, механическому сравнению результатов, основанному на некоей точке отсчета. Но они служат полезными отправными пунктами для более комплексного анализа.

Если точка отсчета – это прошлое, и если пока отложить задачу определения собственного вклада Горбачева в результат, легко подытожить, что при нем изменилось. Мы были свидетелями следующих событий:

• десакрализация брежневского политико-экономического порядка в глазах широкой общественности, включая официальные принципы и образ мышления, лежавшие в его основе, такие как ведущая роль партии, «единая общность народов», плановая экономика, гордость за достижения, оптимизм по поводу потенциала государственного социализма, приверженность «классовой борьбе» за границей и одержимость национальной безопасностью, оправдывающая репрессивный милитаризованный режим;

• резкое сокращение влияния групп, служивших столпами брежневского политического строя, в частности партийных чиновников, министров и военных;

• принципиальная легитимизация движения в направлении рыночного экономического устройства, многопартийности и превращения унитарного государства в демократическое и федеративное;

• изменения в политике и структуре, которые а) значительно децентрализовали политическую инициативу; б) создали более открытые и конкурентные общественные политические арены, включая парламенты, основанные на конкурентных выборах, проводимых тайным голосованием; в) практически маргинализировали номенклатуру; и г) привели к власти радикальное большинство в органах местного самоуправления крупных городов;

• демонтаж большей части командной экономики и зарождение частного сектора («кооперативов»);

• введение гражданских свобод в отношении инакомыслия, эмиграции, СМИ, передвижения, религии и собраний;

• значительное открытие страны для западных политических, культурных и экономических влияний;

• ликвидация советского контроля над Восточной Европой, сокращение советского военного потенциала, сокращение политического влияния на страны третьего мира и вывод советских войск из Афганистана;

• изменения во внешней политике, положившие конец холодной войне.

Исторически сложилось так, что только революции снизу достигают большего за более короткий период времени. А революции снизу редко сопровождались столь малым насилием, как сопутствовавшее горбачевской революции.

Однако, используя ту же методологию, представляется возможным указать, до какой степени не изменилось в эпоху Горбачева или изменилось в худшую сторону (по краткосрочным гуманитарным стандартам) следующее:

• плачевная ситуация в сфере потребления, которая в 1990–1991 годах была хуже, чем в 1985 году;

• экономика, которая переживала ускоряющийся отрицательный рост национального дохода, страдала от огромного бюджетного дефицита и избытка денежной массы и от потенциально взрывоопасной скрытой инфляции;

• дезорганизация экономики, отсутствие координации и массовая коррупция в результате разрушения институтов командной экономики без создания институтов экономики рыночной;

• широкое распространение межнационального насилия в южных республиках СССР;

• распад унитарного государства, а также центробежное давление, поставившее страну на грань сепаратизма со стороны половины республик Союза;

• резкий рост числа насильственных преступлений по всей стране;

• неспособность побудить богатые демократии поддержать переходный период в советской экономике.

Были ли в целом перемены 1985–1991 годов позитивными или негативными? Это нормативное суждение. Ответ зависит от относительного веса, который мы приписываем рассматриваемым ценностям. Очевидно, достаточно посмотреть на этот перечень, чтобы увидеть ухудшение экономического положения и сплоченности СССР как единого целого, улучшение же – в области политических свобод, культурной открытости и в отношениях между Востоком и Западом, где «улучшение» измеряется согласно шкале ценностей, заявленной Горбачевым[417].

Подойдя к вопросу иначе, можно было бы взять за основу не прошлое, а представление о будущем новом порядке. Самый простой вариант такого подхода – измерить разрыв между советской действительностью середины 1991 года и горбачевским видением стабильного социал-демократического государства, которое интегрировано в западные институты и воспринимается на международном уровне как великая держава, умеренная федерация или конфедерация со все более процветающей смешанной экономикой, основанной на сочетании частной, коллективной и государственной собственности[418]. По этим стандартам Горбачев определенно не оправдал себя как лидер трансформации. Ему не удалось направить эволюционный переход от советской системы в сторону системы, основанной на этих принципах. Вместо этого все обрушилось, а он сам был отстранен от должности.

Горбачев – творец событий?

Если рассматривать перечень позитивных перемен 1985–1991 годов как основу для положительной оценки Горбачева как лидера, значит, мы предполагаем, что он сам несет ответственность за эти перемены, являясь их причиной. Подобное суждение было бы преувеличением, поскольку известно, что многое из достигнутого после 1989 года было результатом действий сил, над которыми он имел мало контроля. Но все же можно задаться вопросом, был ли Горбачев в конце концов «творцом событий», чьи необычные личные качества привели к результатам, которые не были бы достигнуты в отсутствие обеспеченного им руководства. В этом анализе проблема носит не нормативный, а причинный характер. Не имеет значения, одобряем мы или нет полученные результаты, важно лишь то, верим ли мы, что Горбачев был ответственен за их достижение. По этим меркам Горбачев действительно был творцом событий.

Изменения в социальной структуре на протяжении постсталинских десятилетий недостаточны для объяснения изменений, происшедших в 1985–1989 годах, хотя акцент на социальных инициативах, вероятно, действительно объясняет многое из того, что произошло в 1990–1991 годах. Общественные силы, поддерживающие перестройку, гласность, демократизацию, а во внешней политике – «новое мышление», поощряли Горбачева и способствовали переменам. На деле они, вероятно, были необходимыми условиями для принятия, реализации и сохранения изменений в политике. Например, трудно представить, что Горбачев добился бы того же, если бы руководил Советским Союзом в 1955, а не в 1985 году. Но изменения, происшедшие в советском обществе, обеспечивая Горбачеву основу для запуска его политики, в то же время были недостаточны, чтобы заставить и высших должностных лиц проводить политику, им продвигаемую. Отношения между общественными силами и социально-политическими изменениями сильно зависели от политического руководства.

В годы после консолидации власти Горбачев осуществлял активное и решительное руководство. Он неоднократно вмешивался в процесс, выпуская из бутылки джинна гласности, побуждая общественность к критике бюрократии, сдерживая неблагоприятные реакции, освобождая из ссылки Сахарова, выпуская на свободу политических заключенных и продвигая программу демократизации, с которой начался процесс передачи власти от партии Советам. Горбачев принимал решения, которые привели к неуклонному расширению гражданских свобод во всех областях. Он делал доктринальные заявления, поощрявшие или допускавшие публичную десакрализацию брежневского строя. Эта десакрализация побудила общественных активистов поверить в то, что фундаментальные изменения не только желательны и необходимы (во что многие из них, вероятно, уже верили), но и возможны. Заявления Горбачева одновременно мешали твердолобым бюрократам думать, что они способны сдержать эту волну. Он делал все это на том этапе своего правления, когда его предшественники (Хрущев