царица отправилась в дом своих родителей, но до них не доехала — всё случилось в дороге. Пришлось остановиться в роще и рожать прямо под деревом ашокой. Наверное, организм матери не выдержал в силу возраста, так как ей уже шёл пятый десяток. Они с отцом двадцать лет ждали появления наследника, и вот дождались… Так что мать мне заменила её младшая сестра — Праджапати. Та самая женщина, которая делала мне компресс. К моменту моего перемещения она успела не только стать женой моего отца, но и родить ему сына Нанда и дочь Сундару.

Отца моего звали Шуддходана. Он был главой племени шакья, сформировавшего независимое царство со столицей Капилавасту, где мы ныне и пребывали. Городишко так себе, не чета той же Праге, но зато у нас имелись пусть и не поражающие воображение, но самые настоящие дворцы. В одном из них наша семья сейчас и обитала.

А вообще вчерашнему дитя технократии на первых порах пришлось нелегко. В том числе и из-за невозможности нормально общаться — язык мне пришлось учить заново. Да и друзей не было, поскольку отец мне запрещал покидать пределы дворца. Играть же с младшими родственниками мне было неинтересно. При этом моим воспитанием отец практически не занимался, передоверив это занятие слуге по имени Чанна. Тот воспитывал меня в духе воина, поскольку в нашем воинственном роду это было в порядке вещей. Но, опять же, в пределах треклятого дворца!

Время шло, за год пребывания в прошлом я подрос, возмужал, и тут выяснилось, что мне пора жениться. В 16 лет! Конечно, гормоны брали своё, при взгляде на симпатичных служанок я чувствовал под льняным дхоти приятное возбуждение. Однако жениться в 16… Мне предложили выбрать жену, но я заявил отцу, что не хочу так рано жениться, но взгляд его был полон мольбы, и тогда я сказал: „Меня не интересует род жены, лишь бы она была добродетельной“. После чего перечислил все достоинства женщин и сказал, что только такую девушку возьму в жёны.

Шуддходана послал гонцов на поиски, и выяснилось, что этими качествами обладает моя двоюродная сестра Яшодхара. Правда, её отец, суровый кшатрий, хотя и уважал раджу, но посмел выразить сомнение: мол, юноша вырос в неге и вряд ли искусен в единоборствах.

Через неделю прошли состязания, на которые помериться друг с другом силой и отвагой собрались 500 шакийских юношей. Было объявлено, что Яшодхара станет женой победителя во всех видах поединков — в сражении на мечах, борьбе, стрельбе из лука, езде на слонах и даже письме и приготовлении благовонных палочек. В итоге Яшодхара стала моей женой. В первую брачную ночь мы оба лишились невинности. Для меня это было открытием в обеих жизнях, поскольку и в прошлой к 19 годам я не успел завести себе подругу, а мастурбация не даёт той полноты ощущений, какие испытываешь в соитии с женщиной.

Через несколько лет у нас на свет появился сын, которого мы назвали Рахула. К тому времени моя прошлая жизнь уже казалась мне небылью, лишь иногда снилась Инга, которая молча смотрела на меня, а я после этого просыпался с лицом мокрым от слёз.

Отец давал мне всё, что только можно пожелать, но я чувствовал внутри себя какую-то неудовлетворённость. Возможно, ещё и оттого, что мне всё также запрещалось покидать дворец. И с годами это чувство росло. Только когда мне исполнилось 30 лет, в сопровождении сильно постаревшего Чанны я наконец выбрался из дворца и увидел три вещи, которые произвели на меня неизгладимое впечатление: нищего старика, больного человека и разлагающийся труп. Я понял, что мой удел — поиски путей избавления человечества от страданий. А когда я встретил отшельника, который ничего не имел, но был счастлив, то решил отправиться в странствие».

Дальше Гектор, ставший Гаутамой, свою жизнь описывает кратко, так как чувствовал скрип колеса Сансары-бхавачакры, которое он сам же и нарисовал в момент просветления под деревом бодхи, и ему хотелось успеть изложить свою биографию пусть даже в сжатом виде, потому что его учение давно уже размножено в бесчисленных свитках. Успеть рассказать, как долго он странствовал, проводя годы в аскетизме и медитациях, как обрёл великую мудрость и знание, наконец решив дилемму с освобождением человека от страданий, то есть дав ему возможность войти в нирвану ещё при земной жизни, и как передал свои знания ученикам.

«И теперь, на пороге очередного перерождения, — заключал автор манускрипта, — я оборачиваюсь назад и спрашиваю себя: „Всё ли ты сделал для того, чтобы облегчить жизнь людей хотя бы на малую толику?“ И отвечаю себе: „Да, Гектор, ты сделал всё, что мог, может, в следующей жизни ты сделаешь ещё больше“».

Указательным и большим пальцами левой руки я потёр глаза и положил стопку листов на стол. Однако минуло уже больше трёх часов. Как время-то летит…

— И что вы обо всём этом думаете, мистер Бёрд? — вывел меня из задумчивости голос Рикмана.

— Что я думаю? Я думаю, что об этом манускрипте и его содержимом посторонним людям знать не нужно. Только вы и я.

— Но… Но позвольте! — Профессор аж подпрыгнул в кресле, а его взъерошенные волосы, казалось, и вовсе встали торчком. Негодующе потрясая своим переводом, он воскликнул: — Позвольте, мистер Бёрд, мы не вправе скрывать от научной общественности это открытие! Это же мировая сенсация! Если мы умолчим, это будет преступление перед историей!..

Я дождался, когда его запал иссякнет, после чего спокойно сказал:

— Мистер Рикман, вы же не будете отрицать, что эта книга — частная собственность? Моя частная собственность. И когда я просил вас сделать перевод, то мы не договаривались, что содержание книги должно стать достоянием общественности. Я готов предложить вам любую сумму, естественно, в пределах разумного, но вы дадите обещание, что не станете устраивать публичной огласки.

Понятно, почему я не мог представить рукописный раритет общественности. Фото манускрипта и краткий перевод появятся в газетах, и не факт, что её содержание, хотя бы приблизительно, не знает какой-нибудь древний индийский жрец, как и то, что данный фолиант хранился в катакомбах Сри Падманабхасвами. Тут же возникнет вопрос, как у американского бизнесмена появилась украденная из храма книга, а мне не хотелось, чтобы моё имя связывали с ограблением не то что века — всей истории человечества. Поэтому я и настаивал, чтобы профессор дал обещание молчать, возможно подкреплённое увесистой пачкой хрустящих купюр.

Но моим надеждам не суждено было сбыться.