Откладывая очередной желтый лист с крайне сухим, но невнятным прошением о зачислении средств за поимку преступника, я подняла голову, проследив, куда именно смотрит Марк. Болтая ногами в перепачканных гольфах, он чесал голову карандашом и словно пытался заглянуть в лицо отвернувшейся статуе с иммортелью.

Не припомнив ничего из местного фольклора, я пожала плечами.

— Представить не могу, а есть какое-то объяснение?

— Если подойти совсем близко и забраться на карниз или шкаф, можно увидеть вторую половину головы, там в волосах спряталась змея.

— Девушка мертва?

— Нет, на самой грани, зубы совсем близко к щеке, и возможно она уже укушена, но яд не успел повлиять. Самое главное, статуя сама подставляется, будто не против, но смотрит на того злого мужчину перед ней.

— А он что?

— Ненавидит возлюбленных, но они этого не замечают, занятые друг другом.

Развернувшись к другим колоннам, Марк, словно руководя оркестром, показал рукой сначала на одну скульптуру, а затем на другие две. Желая рассмотреть их поближе, я поднялась с места и сделала круг по залу, посмотрев на всех персонажей в композиции. Они казались мне довольно красивыми, хоть и не слишком интригующими, пока я не дошла до последней фигуры в лилиях. До боли знакомое лицо смотрело на любовника со смесью нежности, смущения и страсти. Сердце пропустило удар, припоминая, какого было когда-то давно ощущать на себе любовь богини.

Она всегда смотрела на меня так, после разлуки с ней от одного присутствия руки начинали дрожать. Внимание Луны было подобно высшему благословению.

Ньярл, ты помнишь, кто был остальными колоннами?

В мимолетной вспышке, в отголоске сна на миг показалось лицо злого мужчины, строго поджимающего жесткие губы. Темные глаза будто прожигали взглядом кожу, но под ними пролегла заметная тень. Черные волосы лежали в беспорядке и покрывали щеки неровной, колкой щетиной. В его руках какой-то прибор, странный, самодельный, подобный стеклянному шприцу. На губах почудился вкус металла и горечь лекарств.

Не помню, кто это, не помню, но он так близок и знаком, руку протяни, и позовет…

— Что же ты наделал, наделал с…

— Сэра? Ты что-то сказала?

— Нет, ничего.

— Лилия мне нравится больше всех.

Подобравшись, я сделала глубокий вздох, расправив плечи. По коже снова пробежали мурашки, неприятно, словно под одеждой собрались муравьи.

— Да-а, мне тоже.

— Поможешь ее нарисовать? У меня не получается передать этот взгляд.

— Едва ли даже у меня это получится.

— А вдруг выйдет? Пожа-алуйста, Сэра, с меня краски и холст хороший, и мольберт, и папу попрошу не беспокоить хотя бы пару дней.

— Не далеко ли ты заходишь?

— Конечно нет!

Совсем рядом послышался тихий шорох ткани и чьи-то шаги. За стеллажами из выбеленного дуба показался Авель. Удивительно спокойный и даже посвежевший за последние пару дней.

— А мне кажется, далеко. Марк, слезай со стола.

— Привет, пап.

Мальчишка послушно спрыгнул на пол и подбежав к отцу, быстро, порывисто обнял его и тут же отстранился, словно смущаясь своего поведения. Авель мягко потрепал сына по голове и присев на корточки, тепло улыбнулся ему, поправив рукава потрепанной рубашки Марка.

— Всё хорошо?

— Да, Сэра учит меня рисовать, она столько всего знает.

— Надо же, я могу украсть ее для своего урока?

Принц зарделся и, опустив голову, покивал, глядя куда-то в сторону.

— Если ты настаиваешь…

— Спасибо, Мелоуни искал тебя для тренировки.

Вернувшись к рабочему месту, я села за стол, продолжив наблюдать со стороны. Марк поморщился и, огладив ладонью карандаши в кармане, ответил, все ещё смотря в пол.

— Пускай идет к черту.

— Марк.

— Так мама говорит.

— Тебе не стоит всё повторять за ней.

Передернув плечами, мальчишка промолчал, отвернувшись от отца к соседним стеллажам. Авель вздохнул, он выглядел немного обеспокоенным, светлые брови сдвинулись к переносице, образовав морщинку. Совсем как у Каина, когда он хмурился. От такого сходства на миг стало дурно и неуютно.

— Мне важно знать, что ты можешь постоять за себя, ты будущий король, — дождавшись кивка сына, Авель поднялся на ноги и похлопал по плечу. — Иди, предупреди Мирру, что я буду только к ужину.

— Хорошо.

Сорвавшись с места, Марк со всех ног бросился к выходу, будто отец мог его поймать или остановить. Король же, проводив его взглядом, сел передо мной и, коротко поприветствовав, потянулся к бумагам. На его лице отразилась тень усталости, простой камзол и отсутствие короны делали его образ каким-то особенно уязвимым и простым, словно я проводила урок для обычного человека.

— Что-нибудь нашлось в документах, пока меня не было?

— Нет, ничего, но… возможно мы не там ищем?

— Возможно.

Поджав губы, Авель задумался о чем-то, неотрывно и слепо глядя на лист бумаги перед собой и явно забыв, что у нас вообще-то был запланирован урок.

Неловко скрипнув стулом по каменному полу, я собрала остатки своей храбрости для вопроса, мучающего меня в последние несколько дней. Лезть в это дело было настоящим безумием, но не попытаться я тоже не могла.

— А-авель, я… кхм, скажи, пожалуйста, свадьба Уны действительно обязательна?

— Я рад, что вы быстро нашли общий язык.

— Да. Можно и так сказать.

Нарочито сосредоточенно рассматривая документы, Авель помолчал, подбирая слова, и с некоторой обреченностью ответил:

— Для своей сестры я желаю всего самого наилучшего, даже если она это не всегда может понять.

— Но как же чувства?

— Они здесь не при чем, брак не всегда говорит о любви, чаще всего это всего лишь договор между двумя семьями.

— В твоем случае тоже?

Взгляд пронзительных голубых глаз все же достиг меня, король смотрел прямо, не отрываясь и словно бы предупреждающе, но едва ли меня можно было этим напугать или удивить.

— Мой случай исключение. Я люблю Мирру и всегда ее любил.

— Даже когда она разрушила две чужих страны?

— Сэра, ты правда хочешь сейчас поговорить об этом?

— Да, потому что я не понимаю твоих поступков.

Раздражение, лишь невесомо, незаметно задевшее нас обоих в начале разговора, вспыхнуло теперь неожиданно ярко. Пальцы сами стиснули бумагу в руках, и кроме ее шороха в библиотеке вдруг пропали все звуки. Ни шелеста веток за окном, ни шагов за закрытыми дверьми, ни мимолетного дуновения сквозняка, ни трепещущих тонких хрустальных подвесок огромной потолочной лампы в зале.

— Тебе и не нужно их понимать, Серафина. Я король, у меня есть ответственность за своих близких и за свою страну, и у меня есть обязательства, которые я должен выполнять.

— Хорошо, если в случае с Сомной я еще могу понять эту логику.