— Прекрати это!

Он рванулся к нему, но теперь на него бросились все Солдаты. Паун проигнорировал Клбкча. Он склонил голову. Он не мог закрыть глаза, но ведь так говорила делать Эрин, верно? И теперь он должен молиться? Как?

Эрин говорила, что это похоже на разговор. Паун попытался:

— Бог? Это ты?

Ответа не последовало. Паун попытался снова. Он пытался активировать свой Навык.

— [Молитва]. Я бы хотел помолиться Богу. Пожалуйста. Я хотел бы поговорить с тобой.

И снова Паун ничего не услышал. Но, может быть, Бог не говорит? Он может давать ощущения. Паун продолжил, стараясь повысить голос над звуками умирающих солдат и собственного сердца:

— Боже, я надеюсь, ты меня слушаешь. Я прошу тебя… смилуйся над Солдатами. Не дай им попасть в Ад. Пожалуйста. Я знаю, что это грех, но…

— Паун!

Клбкч кричал на него. Паун пытался сосредоточиться. Он пытался поверить, но не мог. По грязному полу текла зелёная жидкость, по нему были разбросаны осколки керамики и солдат. Это был кошмар. Его кошмар.

— Грех. Я знаю, что убивать себя — грех. Но Солдаты просто хотят… они хотят прощения.

Ложь. Она прилипла к языку Пауна. Они хотели не этого.

— Они хотят быть спасёнными. Они хотят быть свободными.

И разве они этого не заслужили? Солдаты страдали. Паун это знал. Он видел некоторых, которые всё ещё ходили по Улью, хотя их панцирь был так сильно повреждён, что едва держался на них. Он видел, как они сражались, даже когда их головы были частично уничтожены.

— Они отдают всё ради Улья. Они заслуживают этого. Даже если они…

Грешны? Солдаты? Паун не могла себе этого представить. Они убивали, да, но они подчинялись приказам. Они никогда не делали ничего… плохого. Он поднял голову и озвучил вопрос в своём сердце:

— Боже, пожалуйста, ответь мне. Какой грех совершили Солдаты? Что они сделали?

Ничего. Они просто жили. Они были рождены для Улья. Как такое может быть грехом? Как Солдат может заслуживать наказания?

Есть. Сражаться. Страдать. Умирать. Такой была их жизнь. Они не умели говорить; они даже не могли ничего построить, как Рабочие. Они просто вечно делали одно и то же и страдали, сражаясь, до самой смерти. А когда они умирали, их место занимал следующий Солдат, продолжая сражаться, пока не умирал. И так далее. Вечность.

— Пожалуйста. Я прошу тебя. Окажи им милосердие.

Паун произнёс эти слова, но не почувствовал никакого ответа. Ничего. Словно его никто не слушал. Но ведь так всё и работает, верно? Ты веришь. А если ты веришь…

Тогда что? Что, если Бога нет? Что, если Солдаты умерли ни за что?

Паун боролся. Он должен верить. Он не может прислушиваться к этим мыслям. Но теперь Паун колебался. Его вера рушилась. Он верил. Но всё, что у него было, это неработающий Навык, и Бог…

Он был Богом для людей. В этом-то и была проблема. Возможно, они были грешны, но Паун не мог назвать Солдат грешными. Они были рождены без выбора; ослушаться — значит умереть. Как можно осуждать что-то, кого-то, кто не знал ничего другого?

Как можно назвать это грехом?

И тогда, когда Паун подумал об этом, он задался вопросом, как он может верить в Бога, если он не может верить в это. И как только эта мысль поразила его, Паун задался вопросом, что бы он делал, если бы этого Бога не существовало. Стал бы он подчиняться другому Богу? Поклонялся бы кому-то другому? Эрин говорила, что их несколько. Как насчет Бога, который метал молнии, или того, кто на самом деле является бесчисленным множеством Богов и Богинь? Как он мог выбрать?

В любом случае, все они были человеческими Богами. Антиниумам не нужен был Бог людей. Им нужен был другой.

Был ли Бог для антиниумов? Паун поднял голову и увидел только грязь. Он прислушался, но услышал только стук своего сердца. И смерть. Он слышал, как Солдаты били друг друга. Это эхом отдавалось в его сознании. В его сердце. В его душе.

Он пытался молиться, но никто не откликнулся. А Солдаты умирали. Последние из них падали, истекая кровью. Падали. И если они умрут, а Паун ошибся, что тогда? Они просто умрут, сгниют, и ничего не изменится.

Они не должны умирать в одиночестве. Паун молился, но ничего не слышал. Он молился за Солдат и чувствовал, что никто не откликнулся. Тогда он встал и закричал:

— Остановитесь! ОСТАНОВИТЕСЬ!

Его голосу не помогал Навык, но Паун кричал это слово снова и снова со всей силы, пока не наступила тишина. Он увидел, что Солдаты остановились и повернулись к нему. Клбкч застыл с одним клинком в теле Солдата, уставившись на него.

Паун поднял руки. Он дрожал. Но он всё равно заговорил, обращаясь к Рабочим:

— Я был неправ. Я ошибался. Для нас нет Бога. Нет места. Позаботиться об антиниумах некому.

Солдаты застыли. Они уставились на Пауна, не желая верить. Он почувствовал их замешательство, их страдания. Бога нет?

— Я молился, но ничего не услышал. Может быть, Бог есть. Но если так, то я не слышу его. Или её. Я не могу верить в то, что не могу ни увидеть, ни услышать, ни потрогать.

Его слова были похожи на дождь. Кусачий кислотный дождь, раздирающий его самого. Паун страдал, и ему хотелось плакать. Солдаты просто смотрели, с покрытыми кровью телами.

— Но. Я верю в Рай. Я верил. Я верил, что для нас есть спасение. Кто-то, кто будет помнить об антиниумах. Но, может быть, Рай только для людей.

Может, он есть только у них. Паун повернулся к Солдатам, обводя взглядом помещение.

— Нет никакого Рая. Не для антиниумов. Но он должен у нас быть. Должен. Поэтому мы его для себя создадим.

Вот. Он сказал это. Паун почувствовал, что в комнате воцарилась тишина. Он сделал один дрожащий вдох.

— Я не могу верить в Бога, который мне не отвечает. Я не могу верить в Бога, которого я не вижу. Но я могу верить в Рай. Я могу верить, что там есть спасение.

Это была ложь. Это была правда. Паун огляделся. Солдаты смотрели на него, умирающие и истекающие кровью. Но они смотрели на него, и он сказал им то, что