Шрифт:
Закладка:
Влад вдруг понял, как родилось утверждение, что у женщин мало ума - конечно, мало, если ум этот сосредоточен только на одном предмете. "Наверное, - думал княжич, - женщины и сами догадываются, чем обделены, поэтому больше надеются не на свою голову, а на свою наружность. Они придирчиво выбирают платье, как птицы-сороки слетаются к лоткам с побрякушками, придумывают себе всё новые и новые пояса..."
Догадки о женских украшениях и поясах посетили Влада внезапно, но ему некогда было размышлять над этим всерьёз. Совсем некогда. Он ведь продолжал повествование - рассказывал, как родителям пришлось бежать из Тырговиште, и про обидчивого короля Жигмонда, и про то, как мать ходила к королю просительницей. Княжич даже поведал кое-что про жизнь в Сигишоаре и про вечерние рассказы:
- Отец говорил, что всё это предназначено мне и моему старшему брату для поучения, но я думаю, дело было не только в поучении. Отец рассказывал о давних временах и просил мою мать тоже рассказывать, потому что хотел напомнить ей и самому себе, на чём держится любовь.
Влад упомянул о том, что мать предпочла бы жить в Молдавии, но ради сохранения супружеского счастья поселилась в Венгрии. Он упомянул также о настенной картине, которая теперь, наверное, была закрашена новыми хозяевами жилища. Княжич упомянул всё, что мог вспомнить, но после историй о Сигишоаре рассказывать стало нечего:
- Когда отец сделался государем, то сам привёз мою мать в Тырговиште. Вот, пожалуй, и всё...
Слушательницы одна за другой вздохнули.
- А где твоя мать сейчас? - взволнованно спросила Эржебет.
Рассказчик не понял, почему его спрашивают об этом:
- Мать умерла.
- Ах да... конечно... - спохватилась жена Гуньяди. - Что же это я... Ведь та молодая женщина с грудным ребёнком, которая приехала с тобой, она же твоя мачеха...
Последнее замечание хозяйки замка ясно показало, что вплоть до нынешнего дня она обращала на своих румынских гостей очень мало внимания. Пренебрежение с её стороны задело Влада, но княжич всё же попытался объяснить себе, из-за чего Эржебет так относилась к румынам.
Наверное, "валашские нравы" казались ей чем-то непонятным из-за их строгости, а если люди видят что-то непонятное, то глазеют минуты две, а затем пожимают плечами и возвращаются к своим делам. Примерно так и повела себя Эржебет. Она-то была воспитана совсем не строго и понятия не имела, как можно развлечь загадочных людей, которых пришлось принять у себя в доме.
Влад, в очередной раз сравнивая Эржебет и свою мать, подумал, что его мать, даже живя в венгерских землях, никогда не носила платьев так сильно открывающих грудь. А вот Эржебет носила и, наверное, считала, что все страны, где женщины обязаны скрывать свою красоту от незнакомцев, это страны дикие, вроде Турции. Лишь услышав трогательную историю о любви, хозяйка замка решила, что румыны, возможно, не такие уж дикие и от турков отличаются.
"Ишь, привередливая! Румыны ей не нравятся", - мысленно хмыкнул княжич и вдруг увидел, что жена Гуньяди искренне смущена тем, что задала последний вопрос совсем невпопад. Смущение продолжалось всего секунду, после чего она снова приняла непринуждённый вид.
Ни одна хозяйка никогда не признается, что проявила к гостям мало радушия, однако Эржебет почти призналась в этом. Призналась, когда обернулась к Сёчке и произнесла:
- Дорогая, я думаю, ты была немного несправедлива к нашему гостю. Ты напрасно отказываешь ему в праве участвовать в играх.
Не дождавшись ответа, жена Гуньяди обратилась к Владу:
- Сёчке рассказывала нам, что при валашском дворе всё очень строго, и что многие игры, которые в Буде считаются невинной забавой, у вас назвали бы грехом. Вот, например, та игра, которую ты сейчас видел, называется "Поймай-угадай". У вас играют во что-нибудь подобное?
- Дети играют, - ответил княжич.
- А у нас кое-кто постарше играет тоже, - улыбнулась Эржебет, - но если такую игру затевают девушки, то никак не могут играть сами по себе. Девушки в отличие от девочек носят длинную юбку, а в длинной юбке невозможно бегать с завязанными глазами - обязательно наступишь на подол и упадёшь. Значит, ловить девушек должен кто-то, кто одевается иначе, - она опять улыбнулась.
Влад быстро сообразил, что же в этой игре такого "греховного", но показать своё понимание не решился:
- Значит, и я могу ловить? - просто спросил он.
Сёчке нахмурилась, её служанки захихикали, а хозяйка замка, оглядев хихикающую шестёрку, произнесла:
- Почему бы и нет... Сёчке, пусть он сыграет с твоими служанками. Ты ведь не станешь им запрещать? Тебе незачем играть самой, если не хочешь, а они - пускай... Мне интересно, что из этого выйдет.
Служанки с готовностью вскочили. Похоже, им тоже было интересно. Они выглядели взволнованными, но причиной этого волнения, вероятнее всего, стала недавно услышанная история о любви. То, что сейчас делалось, делалось под влиянием рассказа. Если б княжич ничего не рассказывал, девицы могли и не согласиться играть. "Да не всё ли равно! - подумал Влад. - Главное, что согласились!"
Окружив княжича и легонько подталкивая, они проводили его на середину залы. Ивола, пойманная в прошлый раз, забрала у Ласло платок, служивший повязкой, и деловито надела эту повязку на глаза новому ловцу. Затем ловца, переставшего что-либо видеть, хорошенько раскрутили, и вдруг он почувствовал, как цепкие руки, только что заставлявшие крутиться, разом куда-то исчезли, а вместе с ними исчезло и представление о том, где пол, где потолок. Княжич покачнулся и упал на одно колено.
- Мы здесь! Мы здесь! Здесь. Сюда. Сюда. К нам, - раздались звонкие голоса.
Казалось, они раздаются даже сверху, окружили со всех сторон, но вот попробуй поймать и не поймаешь. Если сделать стремительный бросок наугад, послышатся весёлые визги, но в руках окажется лишь воздух.
- Мы здесь! Мы здесь! Сюда! - звенели голоса.
Княжич почувствовал себя так, будто отправился ночью в заколдованный лес, где
