Матери удалось связаться с Пуэртой и отправить ему наши имена, даты и время рождения. Через некоторое время мы получили кассеты с записью его предсказаний, но лично встретились с ним в Боготе лишь после смерти отца. Слова астролога позже повергли нас в шок – они действительно сбылись. Так, например, он утверждал, что мы в течение многих лет будем жить в городе на берегу одной из крупнейших рек в мире – впрочем, не уточнив, какой именно. А затем мы поселились в Буэнос-Айресе, городе, омываемом водами Рио-де-ла-Плата. Должен сказать, что и другие его предсказания о нашей жизни до сего дня оказывались верны.

Тем не менее, как всегда, нам пришло время снова переезжать. Мы дождались наступления темноты и с закрытыми глазами поехали в старый дом почти на окраине города, получивший у нас название «Милашка» в честь семилетнего мальчика, который жил там со своими родителями – смотрителями убежища. В этом доме даже имелся небольшой внутренний дворик рядом со столовой и гостиной, откуда через защищавшую от посторонних решетку открывался вид на небо. Там мы отметили День отца, и каждый из нас написал Пабло открытку, – такова была наша традиция.

Через несколько дней отец согласился отпустить мать, сестру и Андреа провести день-другой в доме учительницы Альбы Лии Лондоньо, чтобы Мануэла сменила обстановку, посмотрела на новых людей и в целом немного развеялась. Я же решил остаться с Пабло.

Около пяти часов вечера смотрители собрались за продуктами и увидели, что полиция ставит блокпост на улице прямо перед домом. Пабло удостоверился в происходящем через щель в оконной раме и сурово проинструктировал главу семьи:

– Нам придется отложить поход по магазинам, пока эти люди не уйдут. Затаимся здесь в тишине. Не включайте свет, телевизор, радио, вообще ничего не включайте. Милашке тоже нельзя шуметь, если он захочет поиграть – пусть идет на кухню. Не шумите, пока я не скажу, что уже можно. Вроде бы они не ищут меня, но я не хочу, чтобы это вышло у них даже случайно.

Ситуация была по-настоящему напряженной. Отец сказал, что нужно создать впечатление, будто дом пуст, чтобы полиция проигнорировала его. Он провел немало времени у глазка входной двери и время от времени просил меня посмотреть, что там делает полицейский, стоявший всего в десяти сантиметрах от нас. Силуэт офицера был прекрасно виден – с винтовкой в руках, направленной в небо, и в шляпе с загнутыми вверх полями.

Шли дни, а блокпост все был на месте. Одни полицейские сменялись другими. У нас закончилась еда: все, что осталось – кастрюля позеленевшего супа мондонго, который мы прокипятили, добавив еще воды и кубик куриного бульона. Больше есть было нечего.

Все эти дни меня одолевали то одни, то другие страхи. Я прошел через оптимизм, принятие, отрицание, отчаяние и ужас, просто представляя себе град пуль в том случае, если полиция вдруг ворвется в дом, и отец попытается дать им отпор.

– Папа, а что если эти люди останутся там на месяц? Как мы отсюда уйдем, если они должны думать, что дом пуст?

– Не волнуйся, сынок. Они могут уйти в любую минуту. Расслабься, это отличный метод похудения, – сказал он, улыбаясь, словно мы были в захватывающем приключении.

Неделю мы провели в глубоком молчании, к которому нас принуждала боязнь быть обнаруженными. Мы практически не разговаривали. Повезло, думал я, что мать, Мануэла и Андреа уехали, иначе было бы еще хуже. На столе лежало чуть более двух миллионов долларов наличными. Мы могли бы скупить весь супермаркет, но никто не мог выйти из дома. Ощущение бессилия подавляло. Находясь рядом с отцом, я испытывал крайне странную форму «бедности».

НАКОНЕЦ ЧЕРЕЗ ВОСЕМЬ ДНЕЙ, КОГДА НАШИ СИЛЫ БЫЛИ УЖЕ НА ИСХОДЕ, ПОЛИЦИЯ СНЯЛА ПОСТ. В ТОТ ЖЕ ДЕНЬ ХОЛОДИЛЬНИК СНОВА БЫЛ ПОЛОН, А БЛИЖЕ К ВЕЧЕРУ ВЕРНУЛИСЬ МАТЬ, МАНУЭЛА И АНДРЕА. МЫ НЕ СТАЛИ РАССКАЗЫВАТЬ ИМ ОБ УЖАСНОМ ОПЫТЕ, ПРИОБРЕТЕННОМ В ИХ ОТСУТСТВИЕ.

Передвижение от укрытия к укрытию не прекращалось, и далее мы отправились в голубой дом. Не прервалась и переписка отца: хотя Лос-Пепес и угрожали его адвокатам все чаще, один из них, Роберто Урибе, согласился получать сообщения, которые отец отправлял через Ангелочка.

Содержание этой переписки сильно изменилось за последние два месяца. К концу июля 1992 года отец снова заговорил о том, чтобы вывезти нас из страны, хотя доверия к прокуратуре не испытывал.

– Не волнуйся, Ула, – сказал отец. – Роберто Урибе уже занимается вашим отъездом. Это главное условие моей капитуляции. Генеральный прокурор де Грейфф пообещал устроить вам убежище в другой стране, и когда он это сделает, я сдамся.

Улой Пабло теперь дразнил мою мать, потому что теперь ей приходилось готовить, убирать и гладить – то есть выполнять обязанности Эулалии, нашей экономки, поскольку роскошь ее услуг стала нам недоступна с тех пор, как мы пустились в бега.

Конечно, мы с Мануэлой заметили, что родители часто и подолгу обсуждают наше будущее. Их разговоры, однако, всегда упирались в необходимость разделить семью: они оба сходились на том, что мы с сестрой больше не должны прерывать учебу.

– За границей с вами ничего не случится, – сказал мне отец. – Мне уже пообещали подыскать для вас страну, в которую можно переехать. А я тем временем спрячусь в джунглях с Армией национального освобождения. Какое-то время мы не увидимся, пока я не буду готов сдаться властям. Если вы отправитесь со мной в джунгли, с вами тоже ничего не случится, но тебе нужно закончить школу, а там это никак не выйдет. Вы двое – наш приоритет, так что я решил, что наилучший выход – это остаться в здании «Альтос» под защитой генерального прокурора, хотя твоя мать и сомневается пока. Я уполномочил агентов прокуратуры переехать в квартиру 401 уже сейчас, чтобы организовать ваш переезд, но вам незачем отправляться немедленно. Скоро день рождения вашей мамы, и мы вполне можем провести его здесь, все вместе.

Несмотря на все разговоры родителей, которые я уже слышал, предстоящая разлука обрушилась на меня как ведро ледяной воды. Я думал о своем будущем и об отце. Я словно стоял на перекрестке. Я был уверен, что его вторая капитуляция принесет в Колумбию мир и что он не упустит эту возможность. Союз с партизанами Армии национального освобождения был шагом в пропасть. Но, по правде говоря, верность отцу оставляла мне единственный способ: посоветовать ему сдаться без дополнительных требований.

В эти тихие дни наше настроение было на нуле, нас постоянно одолевало гнетущее чувство тоски.