стороны А. М. Головина, подошел на несколько сажен к городскому валу, и Головин также готов был засыпать неприятельский ров и проложить, таким образом, дорогу в город. С этой стороны под неприятельский вал также была подведена мина. 16 сентября Гордон был вызван к Петру. «Когда мы все собрались, — пишет Гордон в дневнике, — происходило совещание относительно взрыва мины (заложенной со стороны Головина). Я совершенно это отсоветовал, так как мы не везде еще были готовы с заполнением рва. Однако другие настаивали на том, чтобы зажечь мину, и это по той единственной причине, что осажденные могли ее открыть, и тогда вся работа пропадет. Нисколько не помогло мое представление, что они потеряют не только труд и порох, но и, кроме того, людей, так как я сомневался, чтобы молодой минер сумел правильно измерить дистанцию или точно узнать, где и под каким местом он заложил камеру, хотя он все время с величайшей уверенностью утверждал, что камера находится под флангом бастиона и под частью куртины. После обеда его величество и генералы пришли в мою палатку. Несмотря на мой совет лучше вынуть порох из мины, чем терять порох и, кроме того, труд… что мина постоянно может быть открыта (неприятелем), и тогда дело будет без пользы, было решено взрывать, и если удастся этим сделать в валу большую брешь, то чтобы близстоящие спешили к бреши и утвердились на залу, а другие корпуса в это время будут делать вид, что нападают. После этого мы разошлись к нашим постам, а его величество отправился к каланчам. Когда тремя пушечными выстрелами дан был сигнал находящимся в траншеях отступить, мина была зажжена, и от этого из отверстия галереи стал вырываться густой дым. Турки, увидев это, отступили с болверка и с вала. Но мина, которая недостаточно далеко была подведена под вал, даже едва доходила до рва, взлетела на воздух и бросила землю с досками, балками и камнями на наших же людей в траншеях, причем 30 человек было убито и более ста ранено или контужено, в том числе два полковника и один подполковник. Это вызвало среди солдат большое смущение и неудовольствие против иностранцев. Его величество был очень огорчен, когда узнал о таком результате. Это был третий несчастливый понедельник во время осады!» — восклицает Гордон в заключение своего рассказа[400].

С 17 сентября, как передает Плейер, начали повсеместно заполнять неприятельский ров, подойдя к нему вплотную. В главной квартире Петра у каланчей стали говорить о новом штурме. Так как Гордон считал штурм еще преждевременным, то ездил в этот день к царю высказать свое мнение. «Я поехал к каланчам, — пишет он, — с намерением отсоветовать штурм. Я там обедал. Но так как я не нашел поддержки со стороны других генералов, то один я говорить свободно не отважился из боязни навлечь на себя гнев царя»[401]. Сам Петр, видимо, стоял за штурм. Время шло. Надвигалась осень с непогодой. Откладывать решительную попытку овладеть Азовом на более продолжительный срок могло казаться опасным. В случае неудачи отступать поздней осенью по нескончаемым степям было затруднительно. Надо было принять одно из двух решений: или отходить теперь же, или попытаться овладеть Азовом. Петр был в оптимистическом настроении и был исполнен бодрых ожиданий. Такое настроение отражается в написанном им в этот день письме к Виниусу. Уведомив его о получении его письма с заморскими вестями, поблагодарив за них и выразив желание получать такие же известия и впредь («и впредь оного ж желаю»), царь продолжает: «А здесь, слава Богу, все здорово, и в городе Марсовым плугом все испахано и насеено, и не токмо в городе, но и во рву. И ныне ожидаем доброго рождения, в чем, Господи, помози нам, в славу имени своего святого. Piter»[402]. В тот же день Петр писал еще Т. Н. Стрешневу и князю Ф. Ю. Ромодановскому. Стрешневу — опять об уплате долгов Лефорта[403]. С Ромодановским продолжалась переписка о жалованье Преображенскому и Семеновскому полкам. Ромодановский, выслав жалованье полкам со стольником Новосильцевым, требовал прислать ему ведомость об убитых и умерших солдатах и настаивал на том, чтобы жалованье, им высланное, ни на что не расходовать.

«Писма твои государские, — писал Петр, — первое через почту сентября 3 дня, другое [с] столником з Дементьем Новасильцевым писанные, мне отданы, ис каторых в другом написано, чтобы каторые салдаты Преображенского и Семеновского полков пре[д]ведением и волею Божиею побиты и померли, и о тех бы денгах прислать ведомость. И тот я ваш государев указ генералу Автамону Михайловичу сказал, каторой покорственне приказал мне через писания вашему величеству донесть, что те денги бе[з] самые конешные нужды никуды в росход давать не будет, а о ведомости тех денег будет писать. Piter». Заметим, что Ромодановский этим уверением не удовольствовался и в следующем письме, от 2 октября, сурово приказывал денег, о которых идет речь, отнюдь ни по какой нужде не тратить. «И против того моего писма писал ты ко мне, господине, — читаем мы в этом его ответе Петру, — что ты о тех денгах генерала докладывал, и он де тебе сказал, что он тех салдацких остаточных денег, кроме самые великие нужды, держать не будет. И ему, господине, генералу, тех салдацких денег ни для самые нужды держать не доведетца, пото[му] что на всякие росходы и нужды денги ему, генералу, даны ис приказу Болшие Казны»[404].

XXVIII. Второй штурм Азова 25 сентября 1695 г

Приготовлениям к решенному уже штурму мешала наступившая отчаянно дурная погода. В ночь на 18-е и днем 18-го шел такой сильный дождь и град, что все траншеи наполнились водой. В ночь на 19-е дождь продолжался. Это препятствие, однако, не уменьшало бодрости Петра. «Я поехал к каланчам, — записывает Гордон 19-го, — и обедал там у его величества, которого нашел более склонным к штурму». «Была дурная, неприветливая погода, — записывает он 20-го. — Я ездил в другой лагерь, чтобы посоветоваться о средствах, как сделать более исполнимым штурм. Когда прибыл его величество, я ему доложил, что две мины на моей линии готовы; я, однако, не осмелился говорить об отмене штурма. С генералом Автамоном и другими начальствующими я отправился в траншеи, где они видели затруднения, которые могли бы возникнуть при нападении». 21 сентября состоялся военный совет, было решено предпринять штурм во вторник, 24 сентября. После обеда царь в сопровождении Головина заходил к Гордону. На военном совете высказывалась мысль о нападении во время штурма на город