Шрифт:
Закладка:
XXIX. Отступление от Азова
Ночь на 26 сентября прошла спокойно, так как обе стороны были одинаково утомлены. Однако турки стали уже заделывать пробитые в их укреплениях бреши. 26-го у Петра состоялся военный совет, на котором было решено выяснить вопрос, нельзя ли, если не удалось овладеть Азовом, по крайней мере, взять небольшое укрепление Лютик, расположенное на северном рукаве Дона — Мертвом Донце — и запиравшее сообщение по этому рукаву с морем. На рекогносцировку был послан инженер Руэль с отрядом казаков. Исполнив поручение, инженер вернулся на другой день, и Гордон поехал к царю к каланчам доложить о результатах рекогносцировки. Рекогносцировка выяснила, что скоро и без значительной потери людей Лютик взять невозможно, и этот план был оставлен. Так как ничего не оставалось делать дальше, кроме отступления, то на этом же совещании решено было снять осаду и отступать в ближайший вторник, 1 октября. Гордон настаивал на более раннем отступлении — в субботу, 28-го, или самое позднее в воскресенье, 29-го, доказывая, что промедление будет опасно. Действительно, погода, как показывают отметки в «Юрнале», с каждым днем ухудшалась. Лили частые дожди, наступали холода. Обратное движение войска с каждым днем затруднялось. Однако ввиду невозможности сделать все необходимые приготовления ранее, было окончательно решено снять осаду во вторник, 1-го. 28 сентября Петра постигло тяжелое горе: утром этого дня умерли любимые им сотоварищи его юношеских игр — потешные Григорий Лукин и Яким Воронин от ран, полученных при последнем штурме. «Его величество, — пишет Гордон, передавая это известие, — был чрезвычайно печален, так как оба воспитывались вместе с ним. Его величество приходил ко мне и говорил, чтобы я был на похоронах». Сохранились два лаконичных письма Петра, относящиеся, по всей вероятности, к этому или к одному из следующих ближайших дней, с известием о смерти друзей: одно к князю Ф. Ю. Ромодановскому: «Еким Воронин и Григорей Лукин волею Божиею умре. Пожалуй, не покинь Григорьева отца»; другое к Ф. М. Апраксину: «Екима Воронина и Григорья Лукина, пожалуй, поминай»[409]. О сильном чувстве говорит выразительная краткость этих писем. Заслуживает внимания также и проявленная в первом письме забота об отце одного из умерших — это та же черта в характере Петра, которую можно было наблюдать выше по отношению к князю И. Б. Троекурову, также отцу умершего друга — князя Федора Ивановича. Но предаваться горю всецело Петр не умел, и более сильная печаль по смерти матери не отрывала его от дел, которыми он был занят. В тот же день, 28 сентября, он уже находится на заседании военного совета, на котором принято было решение оставить под Азовом у каланчей в виде гарнизона 3000 человек, по тысяче от каждого корпуса, под командой стольника. Каланчи с возведенными при них укреплениями получили название городка Новосергиевска, в честь преподобного Сергия, покровителя приазовских мест. Плейер упоминает, что «каланчи были по русскому обычаю с большим торжеством окрещены»; вероятно, был отслужен молебен по случаю названия их новым именем[410].
В ночь на 28 сентября Гордон приказал увезти со своих батарей два самых тяжелых орудия. 29-го сняты были остальные тяжелые пушки и оставлены были на местах только полевые. «Генералы наши, — читаем в „Юрнале“, — велели пушки вывозить из шанцев своих, отступать от города стали; также и в обозех стали выбираться на пристань». Продолжавшая ухудшаться погода мешала приготовлениям к отходу и заставляла менять планы. 30 сентября разразилась сильнейшая буря с моря; ветер гнал воду по реке кверху. Луга у каланчей, говорит Плейер, покрылись водой и обратились как бы в озеро, по которому можно было плавать на лодках. «Все в низменных местностях, — согласно с ним свидетельствует Гордон, — оказалось под водой… все повозки до осей были в воде, часть пороха подмокла, несколько людей утонуло». Река так разлилась, что Гордон изменил свое намерение переправиться и идти по правому берегу и решил идти по левой, так называемой Ногайской стороне, что подвергало его нападениям татарской конницы, которая вообще стала тревожить русские войска с тех пор, как в Азове стало известно об их отступлении. Вследствие оказавшихся препятствий отступление пришлось отложить еще на день, и оно началось только 2 октября. В этот день утром Гордон ездил к Петру к каланчам испросить разрешение на перемену маршрута. «Я ездил к его величеству, — записал он в дневнике, — который мне позволил идти по азовской стороне Дона. Когда я возвратился, я нашел татар в поле. Я послал против них 200 человек и 2 полевые пушки; это принудило их к отступлению.
Затем я подвез обоз и приказал все приготовить к выступлению в ночь, хотя и принужден был осуществить отход на рассвете.
Около полудня выступил из своего укрепления князь Я. Ф. Долгорукий, отослав пушки ночью. Азовские турки тотчас же переправились через реку и овладели всем, что нашли в форте (Долгорукого)». Гордон приказал в поле за своими позициями устроить четырехугольный «вагенбург» — место для стоянки, обнесенное испанскими рогатками. Под вечер он распорядился увезти последние пушки, убрать доски, которыми были прикрыты апроши, уничтожить все шанцевые корзины и сжечь всякого рода материал, которым могли бы воспользоваться азовцы. Около 8 часов вечера прошел мимо лагеря Гордона со своим корпусом Лефорт. В 11 часов ночи Гордон стал отходить с позиций в вагенбург, где и стоял до рассвета, опасаясь выступить раньше, чтобы в случае нужды подать помощь остановившемуся также в поле корпусу Головина, тем более что татары становились все смелее и все более тревожили отступавших. 3 октября с рассветом Гордон двинулся в путь. Неприятель все время наседал на его арьергард, так что и ему пришлось принимать оборонительные меры во время марша и отгонять татар залпами. Татары нападали также на людей, отставших от двух других корпусов по дороге к
