был случай, когда земля не раскололась, а человек все равно умер. Всем это показалось странным, но его все же понесли хоронить. Вернувшись, обнаружили, что ведунья, которая никуда не пошла, беснуется у себя в доме, ест землю, катается по полу и кричит, что тот человек не умер, что это джинн вынудил людей принести его к нему. Но ее не послушали. Она буянила целые сутки и в конце концов так разошлась, что люди все-таки пошли и раскопали могилу. Покойника похоронили лицом вверх, но обнаружили его перевернутым лицом вниз. Одежда на нем была вся разодрана, повязка на голове совершенно сухая, а уголки рта – влажные и липкие. Он был похоронен заживо.

– Господи Иисусе! Прошу тебя, сделай милость, замолчи! – вскричала я. Услышав мой возглас, заплакал и задрыгал ножками младенец. Снова налетел порыв ветра. Гул ночи, крадучись, подбирался к нам издалека, и даже ветер был не в силах заглушить этот едва уловимый протяжный стон. Я подняла голову и увидела, что в небе показалась луна. За спиной с тихим шорохом на нас черной тенью надвигался лес.

– Что ты орешь, как ненормальная? – воскликнул Хосе и поднялся с места.

– Ты куда?

– Я спать пошел. Вы уже закончили?

– Останься, прошу тебя!

Из темноты раздался раскатистый смех, слившийся со зловещим дыханием ночи. Мне стало еще жутче от того, что этот дьявольский хохот принадлежал Хосе.

Я подползла к Идрису и с силой ущипнула его за плечо.

– Что же ты творишь, черт эдакий? – прошипела я. – Зачем ты привез нас в это гиблое место?

– Разве ты сама этого не хотела? – Он бросил на меня лукавый взгляд.

– Замолчи! – Я снова ущипнула его. – Таня с ума сойдет, если узнает!

– О чем вы там шепчетесь? Что опять не так? – жалобно, срывающимся голосом спросила Таня.

Снова послышался едва уловимый стон. В ужасе я схватила клубень батата и бросила его в сторону леса с громким криком:

– Замолчи, демон! Мы тебя не боимся!

– Сань-мао, не иначе у тебя психоз начинается, – весело рассмеялся ничего не подозревающий Мигель.

– Давайте спать! – Идрис встал и пошел к своей палатке.

– Хосе! – снова позвала я. – Хосе!

Из палатки сверкнул луч фонарика.

– Я иду, посвети мне! – крикнула я и со всех ног понеслась к палатке, волоча за собой спальник.

Все разошлись по своим палаткам. Я бросилась к Хосе и, дрожа всем телом, вцепилась в него.

– Хосе, Хосе, все это время мы… мы во владениях джинна! Ты… я…

– Я знаю!

– Когда же ты узнал?

– Тогда же, когда и ты.

– Но ведь я ничего не говорила… О боже, джинн сделал тебя провидцем!

– Сань-мао, нет никакого джинна.

– Есть, есть… Это он стонет, пугая людей!

– Нет его! Нет! Говорю тебе: не-ту!

– Он есть, он есть! Ты не ходил в чащу, поэтому не веришь! Для меня он есть, он существует! Я была в лесу…

Хосе вздохнул и обхватил меня руками. Я затихла.

– Спи! – прошептал он.

– Слушай! Слушай, – шепнула я.

– Спи, – снова сказал он.

Я лежала не двигаясь. Усталость одолела меня, и я не заметила, как погрузилась в глубокий сон.

Когда я проснулась, Хосе рядом не было. Его аккуратно сложенный спальный мешок лежал у меня в ногах. Солнце давно взошло, но было еще холодно; воздух наполнился влажной утренней свежестью.

Мир вокруг просыпался. Пустыня покрылась теплым румянцем зари. На диких колючках вдруг показались красные, словно фасолины, ягодки. Низко пролетела, хлопая крыльями, какая-то птица.

Растрепанная, я вылезла наружу и вновь посмотрела в сторону деревьев. В лучах солнца они оказались маленькой, ничем не примечательной рощицей, припорошенной пылью и песком, беспорядочной и унылой, ни капельки не таинственной.

– Ку-ку! – окликнула я Хосе и Идриса, выкапывающих клубни батата.

Идрис нерешительно взглянул на меня.

– Смотрите не съешьте весь батат, – весело сказала я. – Оставьте немного для Тани, чтобы было чем заманить ее сюда в следующий раз.

– А ты?

– А я есть не буду, только чаю выпью.

Я посмотрела на Идриса и широко улыбнулась.

Комментарии

К рассказу «История одной свадьбы»

1. Сань-мао цитирует китайского философа Мэн-цзы (372–289 гг. до н. э.): «Мэн-цзы сказал: Я люблю рыбу, но люблю также и медвежью лапу. Если я не могу иметь и то и другое, то я оставлю рыбу и возьму медвежью лапу. Я люблю жизнь, но люблю также и справедливость. Если я не могу иметь и то и другое, то я предпочту справедливость». (Перевод В.С. Попова.)

К рассказу «Соседи»

2. Цитата из трактата «Чжуан-цзы» (III в. до н. э.): «К тому же благородный муж в общении пресен, как вода, низкий же человек в общении сладок, как молодое вино. Благородный муж и в близости пресен, низкий человек и в разлуке сладок. А тот, кто бездумно сходится, бездумно же и расстается». (Перевод В.В. Малявина.)

К рассказу «Лесенка в небо»

3. Чжуан-цзы (Чжуан Чжоу) – китайский философ, живший в IV–III вв. до н. э., автор одноименного трактата, представляющего собой сборник даосских притч и являющегося одним из основополагающих текстов даосизма. В одной из притч Чжуан-цзы рассказывает, как увидел себя во сне бабочкой, беззаботно порхавшей среди цветов и не знавшей, что она на самом деле – Чжуан-цзы. Проснувшись, Чжуан-цзы не знал, то ли он Чжуан-цзы, которому приснилось, что он – бабочка, то ли бабочка, которой приснилось, что она – Чжуан-цзы. И заключил: «Вот что такое превращение вещей!»

4. Сань-мао цитирует стихотворение знаменитого танского поэта Ли Шан-иня (813–858) «Драгоценная цитра»:

Нефритом украшена цитра моя,

И струн на ней пятьдесят.

И все эти звонкие струны со мной

О давних днях говорят,

Мудрец Чжуан-цзы в глубоком сне

Сияющей бабочкой был.

Ван-ди после смерти все чувства свои

В лесную кукушку вселил.

А в южных морях под взором луны

Текут жемчуга по щеке.

На синих полях под лучом дневным

В прозрачном яшма дымке.

О всех этих чудных явленьях не раз

Придется мне размышлять.

Но надо признаться, сейчас на моей

Душе печали печать.

(Перевод Анны Ахматовой)

5. Цитата из стихотворения поэта Сунской династии Синь Ци-цзи (1140–1207):

Помню, в юные годы, когда не знал,

что такое печали горечь,

Я, бывало, любил

на башню взойти

И стихи сочинить, в которых себе

пел о выдуманных печалях…

Вот теперь, когда я познал до конца,

что такое печали горечь,

Рассказать