Тут вернулась остальная троица.

– Это дикая собака, – сообщил Хосе.

– Откуда она могла здесь взяться? – удивилась я.

– Понятия не имею, – сказал Хосе. Что-то необычное было в его голосе. Возможно, он просто перенервничал. Я удивленно посмотрела на него, но ничего не сказала.

Вокруг стояла мертвая тишина. Джерри принес из палатки одеяло, постелил на землю, уложил на него Таню с маленькой Изабеллой, накрыл их сверху еще двумя одеялами и погладил жену по голове.

– Поспи еще немного! – шепнул он ей. Таня закрыла глаза.

Мы молча чистили клубни батата. Доставая их, мы разворошили огонь, и он почти угас.

– Подбрось хворосту, – попросила я Мигеля, сидевшего около кучи веток. Он кинул в огонь несколько сухих колючек.

Вновь воцарилась тишина. Я улеглась на живот, оперлась подбородком на ладони и стала смотреть на пляшущее пламя. Идрис тоже лег; Манолин сидел, скрестив ноги, Мигель сосредоточенно разжигал огонь.

– Идрис, может, все-таки покажешь нам дорогу к джинну? – возобновил Манолин прерванную беседу.

Идрис молчал.

– Если ты не отведешь нас, мы попросим старую ведунью из поселка, – встрял Мигель.

– Хинна уже водил туда иностранца, так у него потом жена умерла. Кто же после этого осмелится туда идти? – негромко воскликнула я.

– Хватит болтать чепуху, – так же тихо ответил Хосе. – Хинна же не умер, и журналист не умер, умерла только жена, которая никуда не ходила.

– Да нет, журналист тоже умер, – медленно произнес Манолин.

Никто из нас об этом не слышал. Мы оцепенели.

– Его сбила машина около года назад.

– Откуда ты знаешь?

– Журнал, в котором он работал, опубликовал некролог. Я случайно на него наткнулся. Там говорилось, что при жизни он сделал много хорошего…

– Вы все о джиннах? – спросил Идриса Джерри, вмешавшись в разговор. Жестами он попросил нас умолкнуть. Таня еще не заснула и лежала, то открывая глаза, то снова закрывая.

Мы вновь окунулись в бездонную тишину пустыни.

Ночи здесь длинные, рассветы поздние; до семи-восьми утра еще темно.

– Та ведунья, она и правда ясновидящая? – спросил Мигель Идриса.

– Ей открыто то, чего другие не видят. Поначалу она и сама об этом не знала, пока однажды не пошла на похороны, и, средь бела дня, словно в помрачении ума, вдруг дернула кого-то за рукав и спросила: откуда здесь эти шатры, эти отары овец?.. Показывая на совершенно пустое место, она кричала: смотрите, люди собирают шатры, они уходят, и верблюдов уводят за собой…

– Что за вздор! Я этому не верю.

– Может, и вздор, но так оно и было. Один покойник, которого она не знала, попросил ее передать семье весточку. Вернувшись в поселок, она разыскала его родных, и, как выяснилось, в этой семье действительно есть человек, умерший несколько лет назад. Покойник хотел узнать, за кого вышла его дочь Шайя.

– В Китае тоже есть такие люди, все они мошенники!

– Ведунья денег не берет, ей и так хватает.

– И она видела джинна?

– Она сказала, что джинн сидел на ветке дерева, раскачиваясь и глядя сверху на похороны. Якобы он даже улыбнулся и помахал ей рукой. Ведунья так перепугалась, что купила верблюда и принесла ему в жертву.

– Кстати, люди говорят, что ее жертвенный алтарь— все равно что ненасытная утроба, – сказал Мигель. – Он и впрямь удивительный. Это просто большой плоский камень, гораздо меньше стола, по идее, на нем и один убитый верблюд не поместится. Но даже если положить на него десять верблюдов, они не заполнят его целиком.

– Ну и жадина этот джинн, – тихонько сказала я.

В этот миг внезапно налетел резкий порыв ветра. Пламя затухающего костра вдруг разгорелось и метнулось в мою сторону. Хосе стремглав подскочил ко мне и оттащил от огня. Я не отрываясь глядела на огонь, и он постепенно утих. Я почувствовала, как по спине у меня пробежал холод и стал распространяться по всему телу.

– Пожалуйста, давайте сменим тему, – простонала Таня, закрыв рукой глаза.

Напуганные огнем, все мы застыли на месте.

Силы тьмы сгущались. Мы молча глядели на догорающий костер.

Спустя несколько минут Мигель спросил:

– Кто-нибудь ходил на спектакль «Лев зимой» в поселке?

– Я два раза смотрела.

– И как?

– Зависит от настроения. Мне понравилось, а Хосе – нет.

– Просто такой театр не каждому по вкусу, – сказал Хосе.

Как только мы заговорили о театре, по вершинам деревьев позади нас словно пробежала волна.

– Тсс! – прошептала я.

– Опять молчать? – Мигель бросил на меня удивленный взгляд.

– «Макбет»! – Я показала рукой на деревья.

– Вот что значит ассоциативное мышление! – засмеялся Мигель. – Интересно, есть ли в мире хоть что-то, чего можно не бояться?

– Это не обычный лес. Спроси Манолина, он тоже туда ходил.

Но Манолин не стал ни подтверждать, ни опровергать мои слова.

– Кажется, они двигаются.

– Кто?

– Деревья!

– Какое у тебя богатое воображение! Ты в своем уме?

Я перевернулась. Чуть было не опаливший меня огонь вдруг сам по себе почти угас. Со всех сторон надвигался холодный, цепенящий мрак.

– Схожу за хворостом, – сказал Хосе, вставая.

– Возьми газовый фонарь! – посоветовал Идрис. На лице его мелькнула тревога, глаза смотрели куда-то поверх огня.

Снова стало тихо. Огонь совсем погас, оставив после себя темное пепелище. Газовый фонарь осветил наши бледные лица. Мы придвинулись поближе друг к дружке.

– Идрис, здесь правда есть горный хрусталь? – спросил Джерри, державший в объятиях Таню. Он изо всех сил старался перевести разговор на другую тему.

– В прошлый раз я нашел большой осколок, он валялся прямо здесь, на земле. Поэтому Сань-мао и захотела приехать сюда.

– А ты только ради хрусталя сюда ездил? – спросила я, не в силах побороть растущее сомнение. Страх железными когтями впился мне в сердце. В одно мгновение все прояснилось, и я вдруг поняла, что́ это за место, где мы просидели всю ночь.

Увидев мое лицо, Идрис понял, что я обо всем догадалась. Пряча от меня взгляд, он тихо сказал:

– В прошлый раз я приезжал сюда не за этим.

– Ты…

Значит, все так и есть, как бы ни желала я ошибиться. Нервы мои были напряжены до предела. Я открыла рот, посмотрела на Манолина и сделала глубокий вдох. Только мы двое заходили в ту чащу. Я чуть не закричала от ужаса.

Увидев легкое, почти незаметное движение в глазах Манолина, я прикусила нижнюю губу. Выходит, и он знает. Он с самого начала все понял: это и есть то самое про́клятое место.

Не догадываясь, какое душевное потрясение я пережила за последние несколько секунд, Мигель вновь вернулся к оставленной теме:

– А еще