правильный. Душа человек. А изобретательный какой! Это же он сообразил поставить пушки на плоты. Плавают среди ивняка, как обыкновенные кустики. Чуть не вплотную к немецким баржам подплывали и — прямой наводкой. Ох и лупили!..

— Да ведь он тоже, слышите, — батареец потряс Лебедя за плечо, — он тоже из ваших. Заводской. Хмелюк его фамилия. Может, знаете?

Если бы ужас от приближения передовой не глушил сознание Лебедя, он уразумел бы, что снарядов, которые они сейчас везут, ждут не дождутся комсомольцы, ушедшие с Миколой Хмелюком. А изобретательный комиссар — не кто иной, как сам Микола Хмелюк. Но в эти минуты Лебедь ни о чем не мог думать, кроме как об одном: как бы вырваться отсюда живым.

В небе появился самолет. Точно коршун, заметивший добычу, спикировал он над машиной и с ревом, с пулеметным треском пронесся над нею. К счастью, пулеметные очереди только подняли пыль по обе стороны дороги, но машину не задели. Однако коршун не улетел, он снова пошел на разворот.

Машина остановилась. По команде старшего батарейца все бросились врассыпную. Только Лебедю не повезло. Зацепился ногой за борт и повис.

— Ой, спасите!

Батарейцы быстро возвратились, сняли его и стащили в кювет. В ту же минуту около машины взлетели черные фонтаны. Впечатление было такое, что от нее ничего не осталось. Наверное, поэтому самолет и не вернулся больше.

Но на этот раз налет не прошел бесследно. Взрывной волной швырнуло юного батарейца, и он метров десять катился кубарем, не имея сил даже подать голос. Потом вскочил на ноги, отчаянно закричал и, как ошпаренный, бросился через кусты к воде.

— Чего ты? Степа! Погоди! — бросился за ним старший батареец. — Куда же ты? Стой!..

Но тот, словно от своей погибели, убегал все дальше и дальше.

Лебедь лежал пластом в кювете. От одной мысли, что вслед за бомбами начнут взрываться снаряды в их машине, у него отнимались руки и ноги. Но безумный крик батарейца поднял его на ноги. Будто только теперь поняв, что кювет уж никак не защитит от нового нападения самолета, он выбрался из своего укрытия и вскочил в кабину автомобиля. Сразу же очутился за баранкой и шофер. Машина оказалась неповрежденной. Метрах в ста виднелись над дорогой два осокоря. Под ними могла бы укрыться не одна машина.

— Давай туда! — крикнул Лебедь.

Но когда машина остановилась в тени деревьев, им показалось, что и тут небезопасно. И Лебедь, словно забыв о батарейцах, которые только что спасали его, стал торопить шофера, чтобы ехал до нового появления самолета дальше в ивняки. Конечно, заросли ивняка тоже не могли служить щитом от воздушного нападения, и они, не останавливаясь, направились к оврагу.

В поисках надежного убежища свернули на боковую дорогу, проскочили опустевший глухой переезд и, когда очутились за высокой железнодорожной насыпью, почувствовали себя как за стеной. Стрельба слышалась уже позади. Вокруг не было ни единой живой души.

Не сговариваясь, остановились у ближайших кустов и стали выгружать снаряды. И только когда эти кусты с опасными ящиками остались за холмом, когда машина выскочила на проезжую дорогу, тянувшуюся вдоль оврага, Лебедь облегченно вздохнул:

— Кажется… вырвались…

Смеркалось. За дождевыми облаками садилось солнце. Нежной дымкой окуталась увлажненная бескрайняя пашня. Когда машина медленно взбиралась на очередной холм, снова послышалось уханье орудий, но оно было уже далеким. Лебедь представил, как там, на Днепре, идут отчаянные бои, сражается Миколина плавучая батарея, и стал молить судьбу, чтобы она как можно дольше задержала на переправе немецкие танки.

Дорога извилисто поднималась к лесной полосе. Вдали, за оврагом, беспорядочно двигались остатки какой-то стрелковой части. Совсем недалеко из балки выбиралась небольшая группка. Было понятно, что она спешит им наперерез, и Лебедь, боясь, как бы его опять не завернули, испуганно приказал:

— Гони!

Машина понеслась. Дорога внезапно свернула в сторону группы военных. Лебедь уже отчетливо видел, что солдаты несут на носилках раненого. Даже определил, что несли не рядового: он был покрыт генеральской шинелью. Бойцы обрадовались машине и еще издали взмахами пилоток приветствовали ее как свою спасительницу.

Возможно, что при других обстоятельствах Лебедь и остановился бы. Машина ведь была порожней. Но он так боялся, что его снова направят в сторону передовой, что даже и мысли не допускал об остановке.

— Гони!

Машина вихрем пронеслась мимо бойцов, изнемогавших под тяжестью носилок. Но из придорожных посадок выскочил автоматчик. Он встал посреди дороги в такой грозной позе, словно кричал: «А ну, попробуй теперь не остановиться!..» Однако страх окончательно овладел Лебедем. Не помня себя, он завопил:

— Гони!!!

Автоматчик не успел отскочить. Крылом его отбросило в сторону. Какое-то мгновение Лебедь думал, что они ушли и от этой опасности, но совсем неожиданно из кузова к окошку кабины перегнулся взбешенный подполковник. Бог знает как он там очутился!

— Стой, шкура! — И он выпустил несколько пуль из пистолета над самым ухом шофера.

Теперь бежать было невозможно. Подполковник весь кипел от негодования.

— Ты видел, что несут раненого? — приставил он пистолет к груди шофера.

— Видел.

— Почему же не остановился, подлец?!

— Я-я не мог…

— Почему не мог?

— Вот мой начальник…

— А, значит, это ты дал приказ не останавливаться? — взял подполковник Лебедя за грудки.

Лебедь онемел. В эту минуту подбежал перепуганный боец:

— Лукашин убит, товарищ подполковник.

— Как убит? Где?

— Вот, машиной.

Подполковник не поверил. Он полагал, что автоматчик увернулся от машины. Подошел к окровавленному бойцу, осмотрел лицо, грудь, послушал пульс и, черный от ярости, повернулся к Лебедю. Неподалеку была перебитая снарядом акация. Не колеблясь, подполковник приказал Лебедю встать к ней и поднял пистолет:

— Именем Советской Родины…

Лебедь упал на колени. Хотел что-то крикнуть, о чем-то молить, но речь изменила ему. Так и замер с широко раскрытым ртом перед дулом пистолета, медленно приближавшимся к его лицу…

IV

В природе происходит множество удивительно красивых явлений. Неописуемо красивых. Но не каждому на его веку удается увидеть такой хрустальный лес, где все: деревья, кусты, даже увядший папоротник между ними, — все словно отлито из драгоценного стекла, светится в синеве утра, затаилось в ожидании солнца.

Вот брызнуло и солнце. Пока что его не видно, лишь высоко на гребне гор на самых вершинах вспыхивали золотые капельки. Казалось, там вот-вот польется через край растопленная лава, И вдруг она, будто разрушив все преграды, ринулась вниз, растеклась по склонам — и вся бескрайняя даль лесов вспыхнула, засияла, заиграла переливами каких-то неземных, чарующих красок.

А тишина стояла такая, что думалось — позови, даже негромко, и сразу