Ораз-Мухаммад молча смотрел в мертвое лицо. Смотрел и Деревнин, недоумевая – он никак не мог поверить, что Английский двор прислал бойца для спасения казаха.

– Да никто его не знает! Но он спас Бакира, – ответил Бебеня и повернулся к своим. – Готов? Тащите волоком, как колоду! Ничего, уцелеет! Некогда с ним валандаться!

– Кто этот? – спросил Деревнин, указывая на огромного пленника.

– Черт его знает! Но драться горазд!

– Живо, живо! – приказал Деревнин. – Сейчас стрельцы ни черта не поняли, но могут опомниться и побежать в Кремль. Воевода? Ораз Онданович? Да скажи хоть слово. Надобно поскорее ноги уносить. Ишь, как мы наследили…

Он оглядел истоптанное поле перед Крымским двором, несколько неподвижных тел.

– Я его тут не оставлю, – ответил Ораз-Мухаммад и поднялся с колен. – Он спас брата. Его надобно унести и похоронить достойно.

– Он никуда не денется. Идем скорее! – Подьячий был неумолим.

– Брат, помоги…

– Бебеня!.. – позвал Деревнин.

– Нет. Мы сами.

При помощи ногайца Ораз-Мухаммад взял тело на руки и понес к реке. Деревнин смотрел на него с тревогой – это неторопливое благородство могло всем выйти боком. Следом шел князь Урусов, ведя под уздцы коней.

На том месте, откуда воевода поднял тело, крови не было. Это подьячему было знакомо – вся осталась в теле.

– Князь! – вдруг воскликнул Бебеня и кинулся к ногайцу, готовый оборонять его.

Но угрозы не оказалось – к Ораз-Мухаммаду спешили, подняв руки и показывая, что безоружны, два человека: один бородатый, одетый на русский лад, другой – пожилой татарин. Деревнин, все же испугавшись, что они посланы Годуновым, выдернул из-за пазухи нож.

Но идущий впереди развел руки в стороны. Это с виду был русский, лет около тридцати.

– Он жив? – спросил этот человек.

– Нет, – ответил Деревнин. – Закололи кинжалом.

Человек выругался на неизвестном подьячему языке. Может, язык бы опознал Михайла, но сын сейчас был пьян и, возможно, спал в горнице на лавке, а на другой лавке спал Никита Вострый. Хоть это могло служить Деревнину утешением – сын не впутался в опасное дело. И он надеялся, что эта ночь – последняя, когда придется поить Михайлу с Никитой.

Но Деревнин и без сына сообразил, с кем имеет дело. Английский двор… И ведь известно, что там служат люди, что уже родились в Москве и даже придерживаются московских обычаев, бороду не бреют.

– Точно ли? Может, не безнадежен? Может, с Божьей помощью оклемается? – спросил незнакомец с Английского двора, спросил уже по-русски, и так, что подьячий бы поклялся: этот человек московский житель в десятом поколении.

– Нет. Сдается, ему внутреннюю жилу перерезали. Кровью не истек, кровь в утробе осталась, – ответил видавший такие раны подьячий.

– А тело куда понесли? На что оно вам?

– Похороним.

– Вы знаете, кто он?

– Нет. Один Господь знает.

– Иначе и быть не могло… – сказал незнакомый собеседник. – Отдайте нам тело.

– Вы кто таковы? Что за люди? – сурово спросил подьячий. Спросить следовало для порядка.

– Не все ли равно. Мы его похороним.

– Вы его родня?

– Нет.

Деревнин понимал, что Ораз-Мухаммад мертвое тело не отдаст. А спор над ним мог бы замедлить стремительное отступление вверх и вниз по реке.

– Ну так и ступайте прочь, пока стрельцы не понабежали. Ступайте, ступайте! Сами закопаем. Он хоть крещеный? Как звать-то?

Видя, что подьячий собрался ссориться с какими-то сомнительными людишками, подошли князь и Бебеня. Князь уже сунул саблю в ножны, но в руке у него была камча – страшное оружие степняка. Бебеня же даже в камче явно не нуждался.

– Его уже один раз похоронили в безымянной могиле… – тихо сказал незнакомец, отступая. – Видать, так ему на роду написано…

Понять это было невозможно. Деревнин и не пытался.

Издали он видел, что возле открытой калитки собираются сбежавшие стрельцы и, возможно, готовятся к военным действиям. Подьячий не знал, о чем говорил с ними князь Урусов, но основания для страха имелись.

– Опоздали, голубчики… Испустя лето, да в лес по малину. Удирайте, пока целы! – приказал Деревнин незнакомому собеседнику и все это время молчавшему татарину. А сам поспешил вслед за Ораз-Мухаммадом и прикрывавшими его со спины ногайцем и Бебеней, который вел лошадей.

– Живее, живее! – велел он. – Не то вся наша затея добром не кончится!

– Я его должник, – сказал воевода.

– Ну так что ж? Ради того себя под стрелецкие сабли и бердыши подставлять?

Выход был один – Деревнин поскакал к реке, за возком.

К счастью, коновод Тришка догадался – один из подготовленных возков подтолкнули, помогая крепкому вознику, и он, взобравшись на берег, уже катил навстречу Ораз-Мухаммаду, ногайцу и подьячему.

Воевода помог уложить тело в возок, туда же поместили связанного пленника. Елка из милосердия перевязал ему лицо и стянул холщовые полосы потуже.

– Он нам еще пригодится! – сказал Елка. – Главное – говорить бы мог! Ну а потом – как Бог даст.

– Погоди на Бога кивать. Сдается мне, что помирать этому сукину сыну – на виселице, – ответил подьячий. – Ну что – с Богом? Первый – пошел!

Ораз-Мухаммад вскочил на коня. Кучер хлестнул возника по крупу.

Подьячий забеспокоился: воевода что-то крикнул кучеру по-казахски, а что – одному шайтану ведомо. Первоначальный замысел развалился, рассыпался, возможности выстроить из обломков новый не было. Деревнин очень боялся, что Ораз-Мухаммад, забыв о всякой осторожности, доставит похищенного узника и пленника либо на свой двор, либо на деревнинский.

В другой возок осторожно уложили толмача. С ним сел Бебеня.

– Помереть ему не дам. До Федотовны довезем, там в избе – тепло, там она ему травок заварит.

Архипка был счастлив несказанно – ему дали под верх Бебениного резвого вороного конька. Как всякий парнишка, на коней он садился, но – на тех, кого выпрягли из телеги либо из саней да погнали на водопой. И ездил он, понятное дело, охлюпкой и недалеко. Как держать конское тело промеж ног, ему не объясняли. А