– Они – всадники, они привыкли рубить сверху, больше ничего не умеют, – ответил Сулейман. – А те умеют драться на земле.

– Отличная будет забава… – прошептал Дик.

Его мало беспокоила судьба людей – он видел в ночных событиях нечто вроде боя гусей или медвежьей травли.

– Они его все же вывели. Если Аллах будет к ним милостив, обойдется без погони. А у реки их ждут Ораз-Мухаммад и его люди, там возок, там лошади, – сказал Сулейман. – Ты хотел видеть того человека. Так и гляди.

Мастер Кит глядел.

Тот, киргиз-кайсацкий поэт, был жив, иначе его бы бросили на снегу. Двое почти несли его, остальные, вооруженные лишь большими ножами, уворачивались от сабельных ударов, и вот одному удалось, поднырнув сбоку под клинок, вонзить нож в горло киргиз-кайсаку. Тут же этот человек подхватил выпавшую саблю.

– Сдается, Бебеня, – сказал Дик. – Ставлю рубль против полушки, что он сейчас зарубит двоих или троих.

– Сдается, его самого сейчас зарубят, – возразил Сулейман.

Из калитки выехали двое всадников, один – огромный, на крупном коне, другой – поменьше ростом, на коротконогом степном коньке. Оба – с обнаженными саблями.

– Глядите! – Дик указал рукавицей на парнишку, который отвлек стрельцов.

Не кидаясь в драку, но с обнаженным клинком в руке, он по дуге, чтобы никому не подвернуться, что было сил бежал к реке – за подмогой.

– Не успеют, – сказал Сулейман, имея в виду тех всадников, что ждали добычу на речном льду.

– Могут и успеть… Вот дьявол! – воскликнул Дик.

Огромный всадник посылал коня на пеших бойцов и пробивался к тем двоим, что тащили украденного толмача. У его стремени, держась за путлище, бежал другой киргиз-кайсак, тоже с саблей. Все это было прекрасно видно: стрельцы, решив, что вмешиваться не стоит, подняли факелы повыше и тоже наблюдали за битвой.

Спасаясь, двое опустили толмача на снег и стали отбиваться от набежавших киргиз-кайсаков. Здоровенный детина спешился, подхватил толмача под мышки и неожиданно ловко перекинул его поперек седла.

И тут мастер Кит не выдержал.

Скинув епанчу и на ходу распоясываясь, он побежал на выручку толмачу… на выручку поэту…

В голове была одна мысль: шпага, как сейчас пригодилась бы шпага!..

У него был немалый опыт ночных поединков, и он знал, как бьются сразу двумя клинками. Требовался еще один, еще один!..

Но мастер Кит, скинув тулуп, бежал не с той стороны, где шло сражение и можно было подобрать клинок. Он бежал по нетронутому снегу, наперерез верзиле, что вел лошадь с почти безжизненным телом толмача. Рядом быстро шел один из киргиз-кайсаков, придерживая пленника.

Мастер Кит видел, что со стороны реки уже скачут всадники. Но калитка Крымского двора была слишком близко.

Услышав его шаги, верзила обернулся. Он явно не понял, откуда вдруг взялся этот потерявший на бегу шапку человек, он никогда не видел рыжеватых пушистых волос, вставших дыбом вокруг головы. Может статься, он принял человека с такими волосами за потустороннее явление. Он промедлил несколько роковых мгновений – и мастер Кит, подбежав, ударил его ножом, длинный разрез пришелся поперек лица. Верзила заревел от боли. Тогда второй киргиз-кайсак напал на мастера Кита сбоку, удар ножа был отбит локтем, и они заскакали по снегу, целясь клинками друг другу в горло.

Верзила опомнился, внезапно кинулся между ними, и мастер Кит получил сильнейший удар в грудь. Острие сабли пробило азям и вошло на три дюйма между ребрами.

Мастер Кит упал.

Он не видел всадника с арканом, что мчался к ним; не видел, как взлетела петля аркана и захлестнула руки и стан убийцы; не видел, как несется прочь этот отчаянный всадник, а за ним волочится по снегу, брыкаясь, огромное тело. Другой всадник, примчавшись, ударил саблей киргиз-кайсака по левому плечу; удар был мощный, уверенный, с оттяжкой; статочно, смертельный. Тут же он слетел с седла и пал на колени в снег, склонился над мастером Китом.

Мастер Кит лежал на спине и видел над собой темное лицо с неразличимыми чертами. Оно было совсем близко.

– Кто ты? Ты жив? Скажи хоть слово! – по-русски просил молодой мужской голос.

Мастер Кит чувствовал, что щеки горят. Он не понимал – отчего бы. Боль – от раны в груди, а жар – в щеках…

– Потерпи, сейчас мы тебе поможем! Сейчас унесем тебя в безопасное место…

Мастер Кит хотел ответить, что это уже бесполезно. Дыхание отяжелело, во рту скопилась пена – он знал, что это кровавая пена, видывал такое во Франции и в Лондоне, после драк, которые кончались ударом клинка в грудь. Сил выплюнуть почти не было, но он смог.

Мир сузился до темного лица. Этот человек не знал, что в мире есть Лондон, есть театры, есть «Тамерлан», сцены которого нужно было переписать. Тамерлан!

И мастер Кит сказал упрямо, внятно и с гордостью:

– But I will never write historical chronicles!..

Потом глаза сами закрылись, на внутренней стороне век замелькали картинки прежней жизни – и пропали.

Глава 12. Убийца

Деревнин и не хотел участвовать в побоище, годы уж не те, да и не мог: кто-то же должен оставаться на реке, при возках и коноводах с лошадьми; чье-то слово должно ведь быть решающим, когда узник и его избавители помчатся, путая следы, в разные стороны.

Возки взяли на случай, если кто-то из людей будет ранен, и там лежали медвежьи шкуры – кутать тех, кто потерял много крови и мерзнет, капустные листья – впопыхах накладывать на раны, длинные холщовые полосы – для перевязок. Были там и приготовленные факелы, в умелых руках факел – неплохое оружие. Были и аркебузы – две, при них Тихон с Савелием, служившие в полку Ораз-Мухаммада и знавшие, что такое огневой бой.

Стояли на льду в темноте, хотя темнота была не полная – светила луна, свет отражался от нетронутого снега между протоптанными тропинками.

Когда замышляли это дело, Ораз-Мухаммад и служившие ему