о возвращении испанского лидирующего положения в доме Габсбургов и о том, что Филипп III - слабый преемник Филиппа II - может стать королем Богемии. К моменту восшествия на Святейший престол папы Климента VIII (1592-1605) даже в Риме были люди, готовые рассматривать испанца в качестве кандидата на императорскую корону. Трое выдающихся послов в Праге - Сан-Клементе, Суньига и Оньяте - отвечали за то, чтобы привести борьбу за империю в исторический мейнстрим XVII в. Гильен де Сан-Клементе, присутствие которого приветствовали испанизированные чехи, стал центром испанской партии в Праге. Когда пришла весть, что он умирает, Мадрид немедленно отправил ему на замену Суньигу. Бальтазар Суньига был опытным дипломатом, который интересовался делами империи в целом. В его круг входили Лобкович, его жена Поликсена, другие представители чешской знати, особенно Карел Лихтенштейн - бывший член Богемского братства, обращенный в католицизм.

В своей решимости спасти Богемию для Испании любой ценой Суньига встал на сторону Маттиаса против Рудольфа (которой был фанатичным противником испанцев). Амброджо Спинола - богатый миланец и доброволец-командующий испанской армии в Нидерландах - даже предложил, чтобы Филипп III объявил себя преемником Рудольфа в Богемии. Суньига создал внутри империи Католическую лигу (в своих отчетах в Мадрид он проводит резкое различие между землями австрийских Габсбургов - Австрией, Богемией, Венгрией - и частями империи, где власть императора была всего лишь номинальной). После восьми лет на своем посту в Праге Суньига вернулся в Мадрид. Как член

Государственного совета он вскоре стал важной фигурой в испанской внешней политике. Одной из целей этой политики было превратить Священный союз католических князей в инструмент для продвижения планов Испании в империи. Преемником Суньиги в Праге стал Оньяте, одержимый идеей расширения и укрепления власти Испании, хотя для него у власти Испании было другое лицо, чем для Карла V или даже Филиппа II. Именно Оньяте инициировал диспут по поводу Богемии, который стал непосредственной причиной Тридцатилетней войны.

Рудольф II, вероятно, считал превосходящую мощь Испании и ее союзников серьезной угрозой «своей» Богемии. Эти силовые политики и их подручные -лидеры милитаристской религиозно-политической партии, прекрасно сознающие ее цели, наполняли его самыми худшими предчувствиями. Его реакция на угрозу начала большой войны - первой европейской войны (как справедливо назвали Тридцатилетнюю войну) была аналогична реакции древнеримского императора Адриана, который попытался построить вокруг себя мир, представлявший собой гармонию противоположностей - discordia concors. Как замечает О. Шюрер, Рудольф своей целью ставил «интеллектуально-политическое примирение „несоизмеримого“ в своей империи, находившейся под угрозой». Рудольф знал, что живет в плюралистской Европе (плюралистской по национальности, религии, религиозной конфессии, расе и т. д.), но надеялся, что она может найти преобладающее единство в интеллектуальном примирении всех своих противоположностей.

Прага Рудольфа была во многом аналогом Англии Елизаветы и Парижа Медичи, как написал Шюрер. Но Прага находилась под сильнейшим давлением, так как в Праге собирались все силы «революции» и «контрреволюции» из Рима, Мадрида, Виттенберга, Женевы (город Кальвина), Мюнхена и Вены, готовившиеся к большой битве. Рудольфу было двадцать четыре года, когда он приехал в Прагу; и она стала мила его сердцу. Будучи мечтателем по натуре, он создал там для себя мир искусства, полный тайн, как противоядие от однообразной реальности. В первые годы своей жизни в Праге он еще получал удовольствие от сверкающих празднеств при дворе. В его hofkapelle у него были итальянцы, немцы и знаменитые нидерландцы. Приятная музыка успокаивала и расслабляла императора, который ощущал витающее в воздухе убийство. Живопись тоже была утешением - отсюда и его коллекции полотен Дюрера и Брейгеля, и назначение непристойного художника Джузеппе Арчимбольдо имперским графом. Рудольф привозил в Прагу художников со всей Европы, однако ни одного - из ненавидимой им Испании. Он также собрал у себя многих знаменитых ремесленников, изготовителей медалей, коллекционеров и портретистов и заложил основы нескольких обширных коллекций. У него также была склонность к «чудесам», и он посылал своего придворного художника Савери в Тироль для зарисовок гротескных горных форм. Рудольф хотел, чтобы все чудеса мира были собраны в Праге, чтобы держать на расстоянии страх, смерть и уничтожение.

Там, где другие державы посылали шпионов собирать политические и военные разведсведения, Рудольфа заботили только поиски великих произведений искусства. Сознавая приближение бури мятежей, которая со времени своего первого шторма в 1525 г. уничтожила столь много бесценного, он был полон решимости спасти все, что сможет, для своих сокровищниц. Приобретение произведений искусства казалось на самом деле величайшим стимулом для его слабеющих сил, и он мог вести длительные переговоры с Нюрнбергом на предмет покупки полотна Дюрера «Поклонение Святой Троице». В 1601 г. крепкие мужчины действительно пронесли дюреровскую картину «Праздник венков из роз», подвешенную на шестах, из Венеции через Альпы в Прагу, чтобы не повредить ее. Художники, которых Рудольф собрал вокруг себя, стали его наперсниками. Привилегия, дарованная гильдии художников в Праге 27 апреля 1595 г., гласит, что в будущем их работу следует квалифицировать не как «ремесленную», а как «искусство художника» (malkunst). Сам император любил работать руками, например резчиком по камню. Требующая точности и художественного вкуса ручная работа была средством обуздания его распыляющихся мыслей. В произведениях искусства и природе он искал средства, которых больше не мог найти в церквях или в мире власти. Его сильный интерес к естественным наукам связывает его с людьми других исторических периодов, в которых научные знания были призваны заполнить ужасный вакуум, оставшийся после гибели предыдущей веры.

В бегстве от смерти и безумия (хотя безумие и овладело им в конечном итоге) Рудольф погружался в естественные науки, особенно изучение звезд. Он привез в Прагу Тихо Браге и по его рекомендации назначил Иоганна Кеплера придворным астрономом. «Рудольфинские таблицы» Кеплера, составленные в Праге, посвящены императору. Кеплер, мать которого подвергалась преследованиям как ведьма, в 1608 г. составил гороскоп Альбрехта фон Вальдшейна, иначе известного как Валленштейн: это было напоминанием, что граница между астрологией и астрономией не четче, чем между химией и алхимией. В роли нового «Гермеса Трисмегиста» император создал фактически академию алхимии. Мрачные фигуры, такие как поляк Михал Сендивой и английский доктор Ди, стали близкими ему людьми. В католических и испанизированных чешских кругах на эту компанию смотрели с глубочайшим недоверием.

Мы не должны не придавать значения патологическим чертам характера этого императора-Вертумна. (Арчимбольдо нарисовал Рудольфа в образе Вертумна - бога осени и изменений.) Он был очень чувствителен к тому, что носилось в воздухе, - к запаху горелого, трупов... его прекрасная Прага была разграблена и обращена в пепел; мир старой Европы, богатый образами, был