– Извините, Белли, я потратил на это немного больше времени, чем мы договаривались.

– Ничего страшного. Это того стоило, правильно? – Алессандро кивает на папки.

– Нет, просто у нас был небольшой кризис… – Он указывает на Адель, которая, по-прежнему сидя за столом, занимается маникюром. – Она говорит, что слишком много работает, что ничего с этого не имеет… Короче, мы неделю провели в Бразилии. Заметили: мы немного загорели?

Не очень, думает Алессандро. А вообще-то неплохо съездить в Бразилию с секретаршей… Неплохая у сыщиков работа.

– Вы видели новую картину в офисе? Мы купили ее в Байядель-Соль!

– Красиво… Точно… Там местные женщины так одеваются.

– Да, – улыбается Тони Коста. – Адель тоже хотела приодеться. Мы здорово там развлеклись. На самом деле это был медовый месяц, который мы не можем позволить себе уже двадцать лет…

Приходит лифт, двери открываются. Тони Коста протягивает Алессандро руку.

– Мы уже столько времени женаты, и это у нас первый кризис… Но мы его пережили.

– Прекрасно. Я очень рад.

Тони Коста улыбается:

– Знаете, Белли, я уже столько лет занимаюсь этим и стольких женщин повидал… и в конце концов я понял одну вещь. Когда встречаешь стóящую женщину… не стоит тратить время на что-то другое.

Он смотрит ему в глаза и крепко пожимает руку. Потом кивает на папки:

– И скажите это своему другу. Глава семьдесят пятая

Бывают такие минуты в жизни, когда впору сочинять какую-нибудь музыкальную тему. И Алессандро, держась за руль, ищет среди своих дисков подходящий к своему настроению. И находит. Но тут он видит его. Тот выходит из своего черного «гольфа», ища его взглядом. Они договорились встретиться на виале Виньола. Там, где встречались когда-то перед уроками, чтобы списать друг у друга задание, там же они ждали друг друга после экзаменов на аттестат зрелости. Мне показалось, что это самое лучшее место для встречи, где можно было бы вспомнить прошлое, когда тебя так страшит будущее, где невозможно представить, что все может быть уничтожено какой-то неожиданно налетевшей бурей. Он, опустив плечи, идет к «мерседесу» Алессандро.

– Ну и ветер сегодня.

Энрико садится в машину, громко хлопнув дверцей. При других обстоятельствах Алессандро, может быть, и поморщился бы. Но не сегодня.

– Слушай, значит…

– Нет, Алекс, прежде чем ты что-нибудь скажешь, я хотел бы тебя поблагодарить. Есть вещи, которые не имеют ценности. О которых трудно просить и которые могут разъединить людей. Ну так вот, этот случай мог бы быть именно таким. Но ты показал мне, что все это неважно. Держи… – И он протягивает ему запечатанный конверт. – Там деньги, которые ты внес авансом, и еще маленький сувенир для тебя.

Алессандро удивленно на него смотрит. И открывает конверт. Вместе с чеком там лежат два билета.

– Блин! Да это же на концерт Джорджа Майкла! Их же не достать!

– Да у меня есть один коллега. Его жена работает тур-менеджером. Это было нетрудно. Я подумал о вас с Ники. Джордж Майкл наверняка нравится вам обоим. Впрочем, ты можешь пойти с кем хочешь!

Алессандро еще раз разглядывает билеты. И снова кладет их в конверт.

– Не стоило беспокоиться.

– Я с удовольствием это сделал. – Энрико снова становится серьезным. – Ну, теперь скажи мне, чем все закончилось? Удалось узнать что-нибудь?

– Я попросил его ничего мне не говорить.

Энрико внимательно смотрит ему в глаза, как бы пытаясь увидеть в них признаки лжи. Нет, Алессандро и правда ничего не знает. Или же он великий актер.

Алессандро берет с заднего сиденья только одну папку. Синюю.

– Вот, держи. Здесь все, что ты хотел.

Энрико аккуратно берет папку, хранящую его секрет.

Он смотрит на Алессандро:

– Можно?

– Она твоя, ты за нее заплатил. Подожди! Ты уверен, что не хочешь посмотреть ее один? Это ведь твои дела, ваши. В общем, может, ты не хочешь, чтобы я тут был…

– Я не знаю, что здесь увижу. Поэтому хочу, чтобы ты был рядом.

– Как хочешь.

Энрико медленно открывает папку. И жадно набрасывается на документы: торопливо сверяет дни, часы, места, даты. И вот наконец фотографии. Он открывает конверт. Вот они. Камилла. Камилла одна. Камилла с подругой. Камилла с ним. Опять с подругой. Потом одна. Одна. Одна. Одна или с ним. И так – до вчерашнего вечера. Энрико облегченно вздыхает. Он закрывает папку. Подносит ее к лицу. И крепко сжимает, вдыхая ее запах. Алессандро смотрит на него:

– Эй, Энрико, я, вообще-то, тоже здесь… Ты помнишь?

Энрико приходит в себя:

– Да-да, все в порядке.

– Ну так как?

– Все отлично. На фотографиях столько всего, по чему я ежедневно скучаю, и ничего того, что бы могло помешать нашему счастью. Она чиста.

– Ты говоришь как в американских детективах… Она чиста… что это значит? У нее нет никого?

– Она честна. Искренна. Из мужчин здесь только я. И еще ее подруги и всякие каждодневные занятия.

– Ну так ты доволен? Успокоился? Не чувствуешь себя запачканным… ведь ты шпионил за ней, искал этих подтверждений? Разве, когда любишь человека, не доверяешь ему полностью? И если нас кто-то предает, не лучше ли узнать это более естественным способом?

Энрико смотрит на него серьезно:

– У тебя нет такой проблемы. Может быть, ты просто не влюблен всерьез в Ники. Может, и с Еленой у тебя не было ничего подобного, если ты так спокойно покончил с вашей историей. Ты ведь хотел на ней жениться, правда?

– Да.

– А теперь ты с этой девочкой. И похоже, совсем не переживаешь из-за Елены. Просто – бац! Кончено, и все.

– Ты ошибаешься, Энрико. Я люблю любовь. Красоту любви. Свободу любви. Мне нравится мысль, что никто никому ничего не должен, что любовь других людей, их время, их внимание – это подарок, который нужно заслужить, и нельзя этого требовать. Даже когда это муж и жена. Если люди вместе – это их выбор, а не обязанность. Да, я хотел остаться с Еленой на всю жизнь. Но она ушла. Это был ее выбор. А теперь, может быть, у нее другой человек? И что мне остается, кроме как двигаться вперед? И продолжать любить ее за то, что она мне дала, и за то, что я испытал благодаря ей и чего теперь у меня нет?

– Я думаю, что, если бы ты подождал, а не начал бы сразу же с Ники, она бы вернулась.

– Энрико, прошло уже больше трех месяцев. Она меня не пыталась найти. Ни разу. За три месяца.

– Я ничего не имею