Шрифт:
Закладка:
— Идем! — Он взял ее за руку и повел к выходу.
— Антоша, а ты билет купил? — Да.
— А я ж тебе деньги забыла дать. Подожди, сейчас отдам. Господи, ну куда ты мчишься?
— Нет времени. А деньги в машине отдашь.
В машине Юрин друг развернулся к ней лицом и, глядя прямо в глаза, сказал:
— Батманова, я тебя, конечно, уважаю, но девушка ты безмозглая.
— Не поняла? — растерялась она.
— Ты, вообще, соображаешь, что собираешься делать?
— Не поняла? — продублировала себя Юля.
— Ты собираешься ехать на Кавказ одна? Разыскивать своего «сексаула» в гордом одиночестве? Да ты хоть понимаешь, что тебя там ждет и что может с тобой случиться?! Ты хоть представляешь, как относятся эти гордые джигиты к одинокой русской девушке? Да к тому же привлекательной!
— Я поеду, — насупилась «привлекательная девушка». — Ничего со мной не случится. И никто меня не остановит. Я должна поехать! — выкрикнула она сквозь слезы. — Неужели ты не понимаешь?! Ты же его друг!
— Понимаю, — спокойно ответил Антон. — Не надо кричать. Я хорошо слышу.
— Извини.
Антон достал из кармана куртки два билета и протянул их Юле.
— Конечно, ты поедешь. И найдешь этого костоправа. Но не одна, а вместе со мной. Я не отпущу тебя одну. Юрка меня никогда не простит, если с тобой что случится. — Он наклонился к Юле и ласково щелкнул ее по носу. — Поняла, рыжая?
А рыжую почему-то такая фамильярность совсем не возмутила. Она шмыгнула щелкнутым носом и промолчала.
* * *
Они въехали не в Сухуми — в рай. По сравнению с унылой серой Москвой, где еще грязнели кое-где остатки снега, здесь была земля обетованная. Яркое солнце, пышная зелень и какие-то немыслимые цветы на деревьях — с ума сойти от этой красоты! «Живут же люди!» — вздохнула Юля с завистью.
— Куда теперь? — деловито осведомился Антон, он словно не замечал роскошного весеннего буйства.
— Влад говорил, на автобусную станцию нужно.
— Раз говорил — пошли.
В автобусе было шумно. Темпераментные громко переговаривались между собой, заполняя московские уши чужой гортанной речью. «Надо же, — удивлялась она, — и ведь все друг друга понимают!» И тут же порадовалась, что не одна: правда, с Антоном куда надежнее и спокойнее. Ехали чуть больше двух часов. Дорога петляла в горах, на вершинах которых белели снеговые шапки, а подножье выстилал роскошный пестрый ковер из разноцветья и буйных трав. Но красоту эту Юля не замечала. Ее отчего-то начало поколачивать, и еще стал пробирать холод, хотя в автобусе было душно и жарко. Укутываться бесполезно — холод шел изнутри. «Господи, помоги! Помоги, Господи! — взывала она к неведомой силе. — Сделай так. Господи, чтобы он согласился с нами поехать! И чтобы вылечил Юру! И чтобы у нас все было хорошо! Клянусь, Господи, я выучу «Отче наш»! И никогда не буду чертыхаться! Буду кормить птичек и никогда никого не обижу! Слова худого никогда ни о ком не скажу! Не совру ни за какие коврижки! Помоги нам, Господи! Заставь дедульку с нами поехать! Ты же самый сильный, самый умный, самый всемогущий! Сотвори чудо, Господи!» Водитель объявил остановку:
— Дарагис гости из Масквы! Вам сюда!
— Юлька, на выход. Быстро! — скомандовал Антон.
Выходя из автобуса, он на минутку замешкался у кабинки водителя, тихо сказал ему пару слов и сунул что-то в карман шоферской клетчатой рубашки. «Деньги, — догадалась Юля, заметив этот нехитрый маневр. — Откуда у него деньги? Он же ни копейки не берет у меня».
Старика Сандро знали здесь все. Первый же встречный охотно рассказал, как его найти. Пояснения, правда, заняли минут сорок. не меньше. Нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, Юля выслушала неспешный, обстоятельный разговор двух мужчин — русского и абхаза: о столичных ценах на бензин («Господи, да зачем им здесь московский бензин?!»), о погоде, о ранней весне в Абхазии и поздней в Москве, о пользе мацони, о стипендии в МАДИ («сын хочит учицца, знать лада, сколько слать, чтоб не спортить парня, да?»), о чистоте реки Бзыбь («пить можно, знаишь?), о прошлогодних ценах на мандарины, о жене Сандро Марии, у которой настоящая чача («чистая, как слеза сына маиво, и вкусная, как первый пацылуй!»). Чача плавно перетекла в домашнее вино («прихады, дарагой, черным вином угощать буду. Пил? Нет?»). Пришлось Юле выслушать и притчу о том, как однажды священник сказал любителю выпить: «Ваш первейший враг — вино». «Вы правы, — ответил тот, — но в Евангелии сказано: «Возлюбите врага своего». Рассказал эту притчу Антон, чем окончательно расположил к себе общительного аборигена. Наконец мужчины, довольные друг другом, распрощались, и каждый пошел своей дорогой.
— А ты, оказывается, любитель поговорить, — заворчала Юля, когда абхазская спина оказалась на приличном расстоянии.
— Ты не понимаешь, — возразил Антон. — нельзя нарушать законы гостеприимства. Здесь каждый чужак — гость должен уважать хозяина и уметь его слушать.
— Мы не в его доме. Какие мы гости? — не сдавалась приезжая.
— Гость начинается с тропинки, по которой идет к дому.
— Слушай, откуда ты это знаешь? Ты же в подмосковном лесу живешь, а не в абхазском ауле!
— А ты, Батманова, сейчас лишний раз доказала, что отпускать тебя сюда одну было нельзя. Ну вот, мы. кажется, пришли.
Они остановились у зеленой калитки. Сквозь редкий частокол был виден цветущий сад и большой дом, стоженный из камня. Во дворе играли дети, гоняясь друг за другом с вытянутой рукой. «Странная игра какая-то, — удивилась Юля, — салки, что ли?» Ее опять начало трясти мелкой противной дрожью.
— Не волнуйся, все будет хорошо! — одобряюще шепнул Юрин друг.
— А я и не волнуюсь, — храбро ответила Батманова и икнула.
На крыльцо вышла женщина в черном платье. Из-под повязанного платка строго смотрели темные глаза.
— Вам кого? — Ее голос оказался очень красивым звучным, густым и мелодичным, словно лилось густой душистой струей то самое черное вино из «изабеллы», которое звал Антона коммуникабельный абхазец.
— Здравствуйте! Мы из Москвы, — крикнул Антон через изгородь. — Нам Сандро нужен. Он дома?
— Он нам очень нужен, — пискнула храбрая москвичка. И неожиданно ляпнула: — Извините.
— Ты лучше молчи, — шепнул Антон. — Я сам.
— Сандро дома. Чай пьет. Сейчас спрошу. — Женщина скрылась в доме.
— Вот тебе и законы гостеприимства, — проворчала зачастокольная гостья.
— Ты не понимаешь, кроме гостеприимства есть еще уважение к старшим,
