Из Бахмута с белыми ушли офицеры и много молодежи. Среди бывших гимназистов был и Берлинский. Он был зачислен во 2-й офицерской стрелковый полк. Часто заходил в батарею, где у него были друзья. Стройный, высокий брюнет с красивым продолговатым лицом. Всегда тщательно одет, несмотря на обстановку, житье в теплушках, отсутствие возможности переменить одежду и белье. Он какими-то ему только известными путями сохранял в порядке не только свою военную форму, но и успевал побриться тогда, когда многие, махнув рукой на свою наружность, обрастали бородками, делавшими их на вид гораздо старше их возраста.

Еврейство не баловало армию количеством добровольцев, и поэтому появление еврея-добровольца было встречено с некоторой настороженностью. В боях Берлинский проявил себя молодцом и позже был награжден Георгиевским крестом 4-й степени. Поведение в бою расположило к нему добровольцев и солдат. Берлинский был храбр, пришел в армию добровольно, молчалив, держится с достоинством, и он свой дроздовец. Таково, без специального сговора, было общее решение. Даже когда вспоминали Льва Троцкого, главковерха красных сил, то особенные генеалогические изыскания по женской линии, к которым существовала склонность в войсках, в присутствии Берлинского прекращались, так как не желали в какой-то степени задевать или обидеть своего сослуживца и товарища.

Гаубичные взводы действовали при различных батальонах, и на долгое время я потерял Берлинского из виду. После Харькова и Богодухова Дроздовский полк был развернут в дивизию и с Берлинским встречаться не приходилось.

В Крыму в 1920 году Берлинский перешел в пулеметную команду 7-й гаубичной батареи и сидел на тачанке наводчиком тяжелого пулемета. Тут уже требовались надежные, испытанные люди, так как часто пулемет, заменяя собой пехотное прикрытие, оставался при отходе позади батареи и задерживал наступавшего противника.

В тяжелом бою против красных курсантов под селом Михайловка в Северной Таврии, когда наши пулеметные тачанки задерживали быстро приближавшихся и пытавшихся окружить батарею курсантов, Берлинский был убит наповал пулей в рот и мертвым все еще судорожно держал ручки уже умолкнувшего пулемета. Помню, что его везли с собой, искали еврейское кладбище, но, не найдя такового, похоронили на одном из сельских кладбищ, положив на могилу его фуражку.

Среди попыток очернить Белое движение, изображая его черносотенным, реакционным и человеконенавистническим, пусть память о таких людях, как доброволец Берлинский, светит путеводным огнем правды для будущего.

Пасха 1919 года

Своеобразная война шла весной 1919 года в Донецком бассейне. Силы Добровольческой армии были весьма незначительны. С севера надвигались красные части. Все вооруженные столкновения происходили по железнодорожным линиям. Обычно красные наступали при поддержке бронепоездов. Пехотные цепи растягивались на несколько верст по обеим сторонам от полотна железной дороги. Белые уступали значительно числом и вооружением, но превосходили противника опытом, умением и маневрированием. При слабости сил добровольческое командование держало войска на узловых станциях в эшелонах, оставляя небольшие заслоны на линии фронта, и ограничивалось активной обороной. Как только намечалось наступление красных, к угрожаемому участку подвозилась пехота и артиллерия. Завязывался бой, часто наступательный, и после того, как противник был смят, опять оставлялись только заслоны, а войска, принимавшие участие в бою, оттягивались на несколько десятков верст в тыл на узловую станцию. При обозначавшейся тревоге на другом направлении те же части перебрасывались туда.

Это была война на колесах. Это не было сидение в окопах, а сидение в теплушках, с постоянными, почти ежедневными боевыми гастролями на различных направлениях. Особенно приходилось командованию жонглировать артиллерией, ввиду ее малочисленности и скудности боеприпасов. С другой стороны, при наличии у красных большого количества бронепоездов и густой железнодорожной сети в Донецком бассейне, присутствие артиллерии на участке наступления большевиков было необходимостью.

Солдаты 3-й легкогаубичной батареи (позже переименованной в Дроздовскую) жили в теплушках уже несколько месяцев. Компания собралась довольно разношерстная. Юнкер Сергиевского артиллерийского училища, два кадета, два студента, один из Петербурга, другой из Харькова, два пленных красноармейца из мобилизованных большевиками пермяков, взятые в плен в январских боях, два ставропольских хуторянина из иногородних и два кубанских казака (позже отчисленных в свои казачьи части). Всех объединяла ненависть к коммунизму, а жизнь полная опасности спаяла их всех в компактную массу номеров и ездовых 4-го орудия, проникнутых гордостью своей боевой частью, в которую их привела судьба. Такое настроение было почти общим в Дроздовских частях.

Теплушка сделалась домом. Посреди чугунная печка, с боков нары, где помещались люди. На печке чай, над ней же сушили портянки, промокшую одежду и обувь. На позицию состав подавали обыкновенно еще затемно с таким расчетом, чтобы разгрузку можно было произвести до рассвета и не попасть под артиллерийский обстрел во время выгрузки лошадей и скатывания орудий с платформ. Самая разгрузка обычно происходила в поле без рампы. Ставились рельсы, на них накладывались дощатые щиты, по ним выводили коней. Те же рельсы приставлялись к платформам, и номера скатывали по ним на лямках орудия и зарядные ящики. Дошли до такой виртуозности, что разгрузка и погрузка происходили очень быстро. Грузились в эшелон вечером, когда наступала темнота. Как убитые валились на нары и просыпались уже на узловой станции, где получали фураж для коней, снаряды и обед. Перевезенные ночью на другое направление, опять перед рассветом разгружались.

И так изо дня в день. Кругом открытая степь. Вдалеке копры и конусы каменноугольных шахт. Посадки акаций около полотна железной дороги. Казалось, что никогда не будет конца этим однообразным дням. Да и бои были какие-то монотонные. Все так же с севера густым частоколом черных линий шли большевистские цепи. Из складки местности, закрытой посадкой, показывался дымок притаившегося бронепоезда и начинался артиллерийский обстрел. Все так же подавалась на батарею по телефону с наблюдательного пункта команда более и более короткого прицела. Спереди заваривалась трескотня винтовок и пулеметов, где-то на фланге слышалось «Ура!». Команды цифр прицела начинали возрастать. Следовала команда: «Передки на батарею». Шли вперед и били уже часто прямой наводкой по отступающему противнику.

Монотонность жизни печально нарушали потери в людях или конях. Порой кто-нибудь из наших лежал на платформе с орудиями, накрытый с головой шинелью, на которой темными пятнами проступала кровь.