— Ново-Александрийский ветеринарный институт. Прекрасно. В 3-ю гаубичную батарею. — При этом он сделал отметку на моей бумажке.

— Ново-Александрийский институт не ветеринарный, а сельскохозяйственный и лесной, — попробовал я по-штатски возразить полковнику.

— Это все равно 3-я гаубичная батарея.

Когда я выходил от полковника, то у меня в душе была некоторая обида за свой институт, тем более что в ветеринарный принимали даже окончивших духовную семинарию и без всяких конкурсных экзаменов.

К командиру батареи привел меня писарь-армянин, которого я застал в канцелярии. В комнате, куда мы вошли, было страшно накурено. В волнах густого дыма можно было различить нескольких офицеров, которые сидели на табуретках. Один из них сидел босиком на кровати. Мокрые валенки сушились около чугунной круглой печки. Шла, очевидно, карточная игра. В тот период все разведчики и номера при орудиях были офицеры. Солдаты были только ездовыми. Большую часть нижних чинов составляли кубанские казаки.

Офицер, который рассматривал бумажку с резолюцией полковника Мальцева, что-то соображал, потом обратился по имени к другому, еще раз взглянул на меня и решил:

— Дадим ему заводных коней.

Я первый раз услышал о существовании заводных коней. Знал, что существуют заводные игрушки, но что такое заводные кони?

В дальнейшем выяснилось, что заводные — это запасные кони. Они были получены батареей после того, как была произведена конская мобилизация. Должны были прибыть еще орудия и ящики, и тогда заводные кони перейдут в строй. Вместе со мной поступил в батарею и другой студент-доброволец Одров. Он учился в Харьковском технологическом институте. Не миновали и его заводные кони.

Я не принадлежал к числу городских жителей, видавших лошадей только у извозчиков. Каждое лето мы жили в деревне. Но уход за лошадьми не являлся моей заботой. Работник всегда запрягал, распрягал и кормил лошадей. Мой компаньон Одров еще меньше имел дело с лошадьми, чем я. Теперь представьте себе картину: каждый из нас получает по четыре коня, из которых у меня оказались два жеребца. Кони громадные, пятивершковые, какие годятся в гаубицы. Хотя гаубица и называется легкой, но вес ее 175 пудов. Пьют кони воду как насосы. Утром по нескольку ведер. Застоялись. Проездки устраивались лишь изредка. Конь Васька, конь Мишка, жеребец Трубадур, клички четвертого уж не помню.

Поведешь их на водопой. Сидишь на одном, других в поводу держишь. А тут, как на беду, жеребцы заметят прелестную лошадиную даму, в просторечии именуемую кобылой, и на дыбы. Сдергивают тебя, раба Божьего, как пушинку. Вырвутся, разбегутся — лови. А кубанские казаки надрывают животы от смеха. Они все еще до того, как ходить научились, уже верхом ездили и с конями обращаться умеют.

Сколько мы с Одровым муки приняли от своих коней, и сказать нельзя. Попадешь дневальным на коновязи. Начинают кони между собой грызться, биться. Подходи, усмиряй! А человек свежий, еще и словесности не знает, какую кони в точности понимают. Одров еще больше меня страдал. На коновязи было несколько киргизских коней. Маленькие, мохнатые и злые, как черти. Того и гляди, норовят или укусить, или лягнуть. У Одрова погон с куском шинели вырвали. Хорошо, что до мяса не прокусили.

Месяца два продолжалось это удовольствие. А там началась погрузка коней в железнодорожный состав. Пока кони к погрузке не привыкли, грузить их мука. Дневалишь по эшелону. Вдруг столпотворение. Глухие удары, ржание. Ну и лезь в вагон, наводи порядок. Кони по четыре с каждой стороны, досками заложены. Оказывается, доску перегрызли, сломали и бьются, кусают друг друга. Влез я раз в вагон, а конь громадный гнедой как меня хватит копытом по ноге, так я, через голову перевернувшись, и вылетел из вагона.

Подбежал другой дневальный, кубанский казак.

— Добре, — говорит, — он тебя! Благо, что в вагоне, развернуться, значит, ему не було где. Он тебя как вилами сгреб из вагона, легонько.

Хорошо «легонько», думаю. Кажется, вместо борьбы за Честь России придется смерть принять от своих же коней, не совсем по рецепту Вещего Олега, но все же от коней.

Возвращаясь теперь памятью к этому, давно минувшему времени, нужно все же признать, что от нашего жертвенного порыва и желания отдать свою жизнь за правое дело нашим коням не было ни сытнее, ни теплее, а сноровка в обращении с ними пришла значительно позже. Когда перевели меня в орудие номером, когда попал в тяжелые бои, мне все это казалось отдыхом от моих первых недель с заводными конями.

В дальнейшем я не только привык, но и привязался к коням. Два раза выносил меня мой конь от неминуемой гибели или плена, но это уже в области батальных картин Мессонье, а сейчас я хотел только правдиво поделиться с читателем воспоминаниями и спросить его: а знает ли он, что такое заводные кони?

Доброволец Берлинский

Берлинский был гимназистом старшего класса бахмутской гимназии. Волна взбаламученного моря российской разрухи докатилась до северной части Донецкого бассейна. Дроздовцы заняли Горловку, Никитовку, Бахмут. Красные полчища, двигаясь с севера, в самом начале зимы 1919 года оттеснили наши слабые заслоны. Командование решило оборонять Никитовский узел. Начальником боевого участка и обороны Никитовского узла был назначен молодой, статный штабс-капитан Туркул.

Вечером от Курдюмовки или из-под Бахмута привозили раненых и убитых. Тускло светила керосиновая лампа, а на станции, на полу на соломе, врач и сестры перевязывали раненых. Окоченевшие тела тех, кому уже перевязка не была нужна, снимали с платформ и складывали на перрон.

Сильно прихрамывавший, нахмуренный Туркул с несколькими офицерами, один из которых нес фонарь, обходил в последний раз молчаливо лежавший строй своих дроздовцев, останавливаясь и вглядываясь в побелевшие, как бы восковые лица тех, кто еще несколько часов тому назад во весь рост шли навстречу красным цепям. Бои шли на Северном направлении по железнодорожной линии Никитовка — Бахмут и на Северо-Восточном: