– Самостоятельным?! Да он у компьютера зарабатывает три копейки. Мне придётся кормить ещё и лимитчицу! Но я могу отвести сына от спидоноски заговором.

– Вам, наверное, объясняли, что потом и он, и вы сами будете болеть, – строго напомнила Валя.

– Уж лучше болеть, чем остаться без квартиры и без сына! Есть славный заговор. Делают на еду, кормят после заката три пятницы подряд. – Слёзы просохли, глаза загорелись, и Маргарита задекламировала: – «Как весной красной от солнышка ласкового тают снежки белы на полях и лесах, стекают с гор и лугов, крутых берегов, так бы сошла-стекла с раба Божьего (имя мужа) тоска и кручина, тайные мысли с бела тела, с ретивого сердца, с чёрных бровей, с головы его буйной…» И ещё куча текста, у меня записано.

– Поэтично! – улыбнулась Валя, всё-таки сцена по Маргарите плакала.

– Для алкашей ещё поэтичней. Кипятят лук в вине и говорят: «Ветер за окном дует, дьявол за спиной ликует. Отведи, бес, глаза от раба Божьего (имя мужа): чёрные, карие, синие, зелёные…» И так далее. Потом туда ложку муки, тмин, сахар, перец по вкусу, и в мясо ему добавлять!

– Моя бабушка учила: сухие берёзовые дрова сахаром посыпать, разжечь, загасить, да заставить пьяницу этим дымом дышать. Дать стакан водки и сказать: «Пей стакан последний, будешь царь наследный…» – миролюбиво добавила Валя. – Но отцу моему не помогло.

– Вика-то как носит? – заботливо спросила Маргарита.

– Бледненькая. Устает.

– Зла на меня не держите, что так с квартирой вышло. У вас всё скоро будет хорошо! Я посмотрела!

– За кого голосовать завтра пойдёте? – переключила её Валя.

– Не смогу, записана к парикмахеру. – Судя по стрижке, она зарабатывала на очень дорогой салон. – Какая разница, кто победит, если Эдик приведёт в дом спидоноску?

После ухода Маргариты захотелось продышаться на чистом воздухе, словно вокруг неё было неопрятное тёмное облако.

Валя замаскировалась очками с панамой и повела Шарика в парк, выбросив по дороге из почтового ящика килограмм агитационных материалов. Шла и думала, что последнее время её тащило цунами, в которое столкнула Катя.

В этом цунами кружились люди, деньги, лозунги, рестораны, вспышки фотоаппаратов… И вот она снова уцепилась за берег благодаря той же самой Кате, сейчас вскарабкается, обсохнет, стряхнёт с себя лишнее и снова заживёт спокойно и понятно.

Потому что физически ощущала, что телевидение и сопутствующий образ жизни точит её изнутри, как моль. И так точит, что она уже видит внутри себя эти дырки и трещины, как видит внутри больных дырки и трещины от болезней.

Зазвонил сотовый, на экране вспыхнуло «Виктор».

– Здравствуй, ласточка моя, – сказал Горяев добродушно. – Ада говорит, у тебя обострение звёздной болезни.

– Наоборот, полное выздоровление. – Ох, как она обрадовалась звонку.

– Так ты не уходишь из передачи?

– Ухожу. – Шарик, спущенный с поводка, выкопал в траве недоеденное куриное крыло и убегал с ним в зубах.

Он уже несколько раз болел, наевшись в парке всякой дряни, и Валя разговаривала по сотовому, безуспешно гоняясь за ним между деревьев.

– Почему так дышишь? Я тебя не от секса отвлекаю?

– Шарика ловлю в парке.

– Сделай вид, что уходишь, развернись и иди к дому. Он станет догонять. С мужиками надо вести себя точно так же.

– У Ады обнаружилась вторая бухгалтерия!

– А думала, продюсеры – святые люди? Говорил, что я твоя крыша, но ты полезла в самостоятельность. Не убивай передачу из-за чепухи, мне за державу обидно, на экране сплошные рыла.

– Бабушка говорила, пора – что гора, скатишься, так оглянешься…

– И что будешь делать со своей федеральной известностью? Варить очкарику щи?

Шарик уже обогнал её и глумливо присел на задние лапы с остатками крыла в зубах, Валя наконец схватила его свободной рукой за ошейник:

– Буду лечить.

– Не глупи! В Центризбирком приходи на подсчёт голосов. Пропуск сделаю. Подышишь воздухом новейшей истории.

– В качестве твоей любовницы?

– В качестве звезды, отпахавшей на выборах. У нас даже Джуна будет.

– А ты слышал про владельца «Вкуснятины» Плошкина?

– Зачем тебе?

– Олег Вите сказал, что он меня предлагал в качестве вице-кого-то…

– В качестве вице-губернатора. Была такая разводка.

– А разве можно предлагать человека, не спросив его? – удивилась Валя.

– Это входит в путёвку звёзд. Они под меня таким образом копали, но мы их догнали и успокоили. Не хотел тебе говорить.

Валя не знала, что на это ответить, спросила:

– Почему выборы не в воскресенье?

– Чтоб побольше народу проголосовало. Старикам завтра три серии любимого сериала бухнут, чтоб голосовать было некогда. Они ведь думают, что с Зюгановым вернётся социализм с новыми пряниками, но пряники, ласточка моя, коммунистами проедены и страну ждёт только новый кровавый передел.

– А если?..

– Вырвавшиеся из клетки не полезут обратно, Ельцин взорвал совок, серый, как асфальт… Всё, больше не могу говорить.

Валя вернулась домой и прилипла к телевизору, словно он мог предсказать исход выборов. Но там было только про нарушения: в Перми в «День тишины» прошёл проельцинский гала-концерт с участием звёзд, а коммунисты продефилировали по городу колонной с красными знамё-нами.

Мать вернулась с рынка, обиженно швырнула Вале две газеты:

– Что ж ни словечком не обмолвилась?

В прозюгановской газете было написано, что ельцинисты подложили в Останкино бомбу, потому что передача «Берёзовая роща» хотела вскрыть перед выборами позорные подробности с коробкой из-под ксерокса.

В проельцинской, что враги демократии заминировали студию, но кинолог с собакой обнаружил бомбу, и сапёрам удалось предотвратить взрыв с огромным количеством жертв. А всенародно любимая Валентина Лебедева, рискуя жизнью, выводила зрителей из студии.

И оба материала начинались с фото Корабельского, патрулирующего коридор с овчаркой в килограмме медалей.

– Не было никакой бомбы. К выборам, ма, нужна сенсация. Сама посуди, зачем на собаке столько медалей? Это ж не собачья выставка, а поиск бомбы.

– Ой, лишенько-лихо! – запричитала мать. – Как жить, когда все врут?

Вернулась Вика, и Вале не понравилась её бледность. Посчитала ей пульс, сделала массаж и рейки-терапию.

– Колбасит потихоньку, – поморщилась Вика. – Психую.

– Всё будет хорошо! – пообещала Валя.

Достала из шкатулки подарок Сони и Юлии Измайловны на сорокалетие – заветные часы-кулон фабрики «Заря» с голубым стеклом, надела Вике на шею:

– Будешь носить до родов, как оберег.

– Это ж музейная байда! – развеселилась Вика. – Никто такое уже не носит, у всех электроника… И время стало хреначить быстрее.

– Виктор говорил, что в переломный период время уплотняется, воздух становится крепче алмаза. А потом время снова течет скучно и медленно. До нового переломного периода.

Вспомнила на его руке взбесившие когда-то часы за сто тысяч. Горяев работал как вол, и время в этих часах не просто уплотнялось, а сгущалось