как бы в ином измерении. Столы в его кабинете и мастерской завалены эскизами и чертежами Смольного монастыря, Петергофского дворца и нового царскосельского ансамбля, то есть именно тех строений, где ярче всего и чище всего проявился стиль «растреллиевского барокко».

Разноманерность пристроек и доделок в Летнем дворце мало волновала владелицу. «Великолепность житья и уборов» была единственным критерием. Беззаботно и весело текла жизнь в дворцовых покоях и павильонах Третьего Летнего сада. Даже протекавшая крыша «новой галереи» не могла помешать веселью интимных императорских обедов.

Начиная с 30 апреля, когда многокаретный и многолюдный царский поезд под звуки духовых оркестров и артиллерийской пальбы отправлялся из Зимнего дворца в Летний, и вплоть до 30 сентября, когда Елизавета тем же порядком возвращалась в Зимний, заботы, дела, печали, все, что хоть немного могло усложнить жизнь, оставалось за узорчатой дворцовой оградой. В эти месяцы в государственных делах наступало затишье. Вид бумаги, пера и чернильницы вызывал у императрицы приступы раздражительности. Посему даже утверждение чертежей и проектов новых строений приходилось, как правило, на осенние, зимние или весенние дни. Строили только летом, отчаянно переругиваясь с Канцелярией от строений, вносившей своим бюрократизмом в работу архитектора бесконечные помехи. Уйдя в отставку, Растрелли напишет: «Климат этой страны служит большим препятствием для хорошего выполнения прекрасного архитектурного произведения, и так как весна и лето длятся всего три месяца, очень трудно добиться совершенства в работах по фасаду, ибо едва они заканчиваются, как холод и сырость их захватывают и от этого трескается все, что по фасаду сделано. Это влечет за собой много труда по ремонту, который приходится делать каждое лето».

Еще возникали сложности с Канцелярией от строений из-за непонимания системы и методов его работы, его новшеств.

Так уж велось на Руси, что зодчий набирал подростков двенадцати — тринадцати лет, воспитывал, обучал их, а потом долгие годы трудился с подготовленной командой. Итальянец, с его темпераментом, не мог смириться с подобной неторопливой методой. Каждый раз, для каждого проекта ему нужны были только опытные профессионалы в своей области — чертежники, копиисты, резчики по дереву, по камню, десятники, канцеляристы. Это была единственная возможность ускорить дело. А по миновании надобности человек опять отсылался в Канцелярию, и отпадала необходимость заботиться о нем. Как пишет Ю. М. Денисов, исследователь творчества Растрелли, «чисто деловые отношения сменили патриархальность прежних, почти „семейных“ отношений».

Особой жалости к людям у Растрелли, видимо, не было. Условия жизни и семейные обстоятельства подручных мало волновали обер-архитектора. Единственный критерий — быстрота, четкость и качество исполнения порученного дела. Так, в 1751 году к Растрелли в помощь присылают прошедшего курс обучения архитектурному делу с 1735 года Якова Алексеева, «имеющего к рисованию чертежей понятие». Через несколько дней, понаблюдав за Алексеевым, обер-архитектор дает свое заключение: «…у показания работ и у смотрения над работными людьми имеет искусство, а в рисовании чертежей… учинил себя недостаточным», посему следует перевести его на работу в чертежный архив Канцелярии. Жалованье там поменьше, а судя по всему, Алексеев человек немолодой и, вероятно, семейный.

В архивах хранится немало требований Растрелли прислать ему канцеляристов, чертежников, солдат для охраны дома. Требования неоднократные, настойчивые, даже раздраженные. Только разве официальная бумага в состоянии изменить привычный порядок и дать ход? Посыльный унтер-офицер относит во дворец барону Ивану Антоновичу Черкасову послание зодчего:

«Я нахожусь в отчаянии, что принужден о сем жаловаться, Ваше Превосходительство, что я очень много претерпел от бывших мне других досад, которые молчанию предаю, но понеже в крайности нахожусь, то более молчать уже не могу, и для того прилежнейше прошу Ваше Превосходительство пожаловать представить Ея Императорскому Величеству, дабы повелено было Канцелярии от строений, так и господину Мордвинову, чтоб ему не иметь никакой команды над моими рисовальщиками…

Я с нетерпением ожидаю, что мне дана была сатисфакция за обиду мне учиненную, понеже больше терпеть не хочу, я надеюсь на великодушие Вашего Превосходительства, что защитить изволите мою справедливость, дабы я мог служить Ея Императорскому Величеству с лучшим удовольствием, в рассуждении безчисленного множества строений, которыя мне должно исправить…

Вашего Превосходительства покорнейший и послушнейший слуга

де Растрелли».

Послание серьезно. Затрагивает интересы самой государыни, и отложить его в долгий ящик нельзя. Приходится распорядиться: людей, надобных обер-архитектору, вернуть, чтоб были при нем «неотъемлемо», и все пожелания зодчего, связанные с работой, исполнять неукоснительно. Снова в двух комнатах мастерской Растрелли кипит работа. Трудится порой до восьми человек сразу, не считая помощников, работающих прямо на стройках. Только благодаря такой методе успевает архитектор исполнить бесчисленное множество заказов.

Вот перечень созданного Растрелли за один 1748 год:

проект и чертежи убранства помещений Петергофского дворца, где все «апартаменты внутри были украшены золоченой лепкой и живописью на плафонах в зале, галерее и парадной лестнице»;

разработка проекта Смольного монастыря;

строительство дворца в подмосковном селе Перово;

проект сооружения Андреевского собора в Киеве;

завершение строительства Аничкова дворца, проект убранства его покоев и мебели специально для этого дворца;

проект иконостаса Преображенского собора в Петербурге;

украшения для банкетных столов праздничных императорских обедов:

вероятно, в этот же год разработан проект путевого дворца в Киеве и построен «большой дворец для гофмаршала Шереметева… это здание было сооружено на Большой Миллионной улице, недалеко от Зимнего дома».

В протоколах Канцелярии от строений сохранились беглые свидетельства о стиле работы обер-архитектора.

Проектируя иконостас Андреевского собора в Киеве, Растрелли за месяц, с 5 февраля по 5 марта 1752 года, на огромном дощатом шите высотой в 21, 5 метра полностью нарисовал весь иконостас. С необычно большого чертежа сняли лекала, и столярный мастер Иоганн Грот повез их на Украину.

Через два с небольшим года «августа 8 дня обер-архитектор граф де Растрелли сделал мелом и карандашом на лосках чертеж… столярной и резной работе для дверей среднего апартамента и панелей Стрельнинского дворца (того самого, чью первоначальную модель он точил и клеил еще юношей)».

«Настоящий архитектор в России», размышлял уже в преклонных годах Растрелли, «должен сдедать чертежи деталей здания, будь то для столярной работы, для лепки и проч., и даже вычертить в большом масштабе, иначе придется всегда что-либо переделывать, что повлечет за собой потерю времени и большие издержки».

При таких темпах, при такой методе требовались надежные талантливые помощники. Растрелли искал и находил их, придирчиво наблюдая за работой, поощрял способных и отсылал нерадивых.

Талантливый архитектор С. И. Чевакинский работал под началом Растрелли в Царском Селе, а построив свой знаменитый Никольский собор, снова пришел в подчинение к обер-архитектору и отвечал за изготовление паркетных полов в новом Зимнем дворце.

Много лет сотрудничал с Растрелли знаменитый московский зодчий И. Ф. Мичурин. В разное время помощниками у архитектора были и А. П. Евлашев, наблюдавший за всеми строениями в Кремле, Анненгофе и Перове, и К. И. Бланк, ставший впоследствии одним из модных строителей Москвы. В 1760 году был утвержден «архитектории помощником