Шрифт:
Закладка:
Генрих назначил новое заседание парламента на 4 февраля. Готовясь к нему, они с Анной переехали из Гринвичского дворца в Уайтхолл, где заняли те покои, отделку которых уже успели закончить. Кромвель, которому была поставлена задача руководить работой палаты общин, заготовил несколько вариантов законопроекта, суть которых сводилась к тому, чтобы не допустить обжалования решений английского суда в Риме и оставить за Генрихом право одобрять и отклонять эти решения. Закон запрещал направлять в Рим прошения об апелляции на любые решения английских судов и, таким образом, лишал Екатерину возможности отстаивать свои интересы. Председательствовать в палате лордов вместо Томаса Мора был назначен верный помощник Кромвеля Томас Одли, недавно занявший пост лорд-канцлера. Кранмер был тоже наготове – он недавно вступил во владение новой резиденцией, которую обычно занимал кто-то из каноников часовни Святого Стефана, находившейся неподалеку от Уайтхолла, что делало это место невероятно удобным для проведения обсуждений с богословами и юристами по делу о разводе13.
Затем один из чиновников Кромвеля подготовил документ, который должны были подписать десять-двенадцать тщательно отобранных священников. Сам документ не сохранился, однако, по свидетельству Шапюи, в нем подтверждалось их согласие признать недействительным брак короля, поскольку Закон Божий запрещал жениться на вдове покойного брата. Кранмер, значившийся в списке как «Его Преосвященство, епископ Кентерберийский» (хотя это было несколько преждевременно), а также Эдвард Фокс были среди тех, кто охотно поставили свою подпись, однако Стивен Гардинер и некоторые другие отказались это сделать14.
Тем временем отец Анны обрабатывал сторонников Екатерины в палате лордов. 13 февраля он, пытаясь прощупать почву, спросил Томаса Маннерса, графа Ратленда, готов ли он выступить в защиту брака Генриха и Анны, если этот вопрос будет поднят в парламенте. Когда граф Ратленд ответил, что «дела духовные» не решаются таким порядком, ему довольно бесцеремонно дали понять, что желаниям Генриха лучше подчиниться, иначе придется расхлебывать последствия. Вслед за диалогом в парламенте последовала эффектно разыгранная сцена в покоях Анны, когда она, желая заинтриговать всех относительно событий в привратной башне Уайтхолла, объявила: «Я готова поклясться своей жизнью, что скоро стану супругой короля»15.
Теперь Анну было не остановить, и она беспрестанно острила по поводу сложившейся ситуации. 15 февраля она дерзко заявила своему дяде, герцогу Норфолку, что, если к Пасхе она не забеременеет (о чем она уже знала наверняка), то отправится в паломничество к святым местам и будет молиться Деве Марии. Учитывая, что ей как убежденной стороннице Лефевра концепция заступничества была не слишком близка, это обещание прозвучало как насмешка. 22 февраля она в присутствии нескольких придворных, среди которых находился ее давний поклонник Томас Уайетт, громко заявила, что в последнее время ее вдруг потянуло на яблоки. Генрих счел, что это признак беременности, однако она, игриво кокетничая, отвергла это предположение. Потом, развернувшись на каблуках, она удалилась в свои покои, все еще продолжая весело смеяться16.
Спустя два дня, в день святого Матфея, Анна принимала Генриха в своих покоях на званом обеде. Стены приемного зала украшали подаренные им гобелены тонкой работы, тканные золотом и серебром. Полки стоявшего сбоку вместительного буфета ломились под тяжестью выставленной напоказ новой золоченой посуды. Анна сидела по правую руку от Генриха во главе стола, а герцог Саффолк, Одли и другие знатные гости занимали места за столом в противоположном конце зала. Генрих и Анна были так поглощены друг другом, что король почти не разговаривал ни с кем из гостей, если не считать случая, когда он, желая поддеть верную союзницу Екатерины Элизабет Стаффорд, супругу герцога Норфолка, с которой тот жил раздельно, воскликнул: «Разве не прекрасное приданое и богатого жениха получила миледи маркиза? Ведь именно ей принадлежит все, что вы видите здесь, и еще многое другое!»17
На следующий день, во вторник перед Великим постом, Генрих и Анна устраивали торжественный прием в честь нового посла Франции, который прибыл в Англию 5 или 6 марта. Это был блестящий дипломат Жан де Дентевиль, бальи[88] Труа, сеньор де Полизи в Шампани, младший брат Франсуа де Дентевиля, друга де ла Помрэ. Он родился в 1504 году, и к моменту приезда в Лондон его возраст приближался к двадцати девяти годам. Коренастый, среднего роста, широкоплечий, он имел довольно полное лицо, на котором выделялись крупный нос и большие, широко поставленные карие глаза, его отличала густая каштановая шевелюра, он носил бороду и усы. Уверенный в себе и всегда щегольски одетый, он любил носить лихо заломленный берет, насколько можно судить по его сохранившимся портретам. Он приехал с особым заданием от герцога де Монморанси – сообщить Генриху о том, что все будет зависеть от исхода встречи в Ницце18.
Торжественный прием носил сугубо официальный характер, однако на следующий день де Дентевиль был удостоен более продолжительной аудиенции, во время которой Генрих с чувством рассуждал о предстоящей встрече Франциска с папой римским и пообещал послать в Ниццу отца Анны или герцога Норфолка, дав им широкие полномочия участвовать в переговорах так, как они сочтут необходимым. В этот момент Генрих пребывал в блаженном неведении относительно главной цели в переговорах, которую преследовал Франциск,– устроить брак своего второго сына19. Генрих же хотел обратиться к де Дентевилю с просьбой: необходимо было, чтобы Франциск отдал распоряжение де Грамону и де Турнону убедить Климента оставить апелляцию Екатерины без внимания и «не вводить новшества» (то есть санкции) против Генриха до завершения встречи. Франциск согласился при условии, что Генрих, со своей стороны, не будет предпринимать дальнейших действий в деле о разводе и оставит нападки на церковь до окончания переговоров20.
На этом этапе ни де Дентевиль, ни Франциск даже не подозревали, что Анна и Генрих уже женаты. Скрыв это важное обстоятельство, Генрих фактически солгал своему главному союзнику. Обман зашел так далеко, что Монморанси в письме к Анне от 16 марта, которое он вложил в бумаги для де Дентевиля, обращается к ней «мадам маркиза», а не как подобает обращаться к супруге короля21. Примерно за десять дней до получения
