в том, что я люблю Вас гораздо больше, чем могла доказать делом, и могу Вас уверить, что ни к одной женщине после моей матери я не испытывала большей привязанности; я надеюсь, что по милости Божьей Вы со временем убедитесь в непритворности моих заверений; я верю, Вы знаете: я не та, кто пишет, чтобы утешить Вас в беде, но та, кто готова разделить эту беду с Вами, пока я жива. Посему я умоляю Вас забыть о неприглядном недоразумении, дабы не гневить Бога и не огорчать меня, ту, что любит Вас безраздельно. Уповая на Бога в том, что Вы поступите именно так, я заканчиваю это письмо.

Написано смиренной рукой навеки преданного Вам друга,

Анны Рочфорд3

Любопытно, что это письмо оказалось не в семейном архиве Бриджет, а среди бумаг Кромвеля, откуда в 1590-х годах эта ценная находка попала к сэру Роберту Коттону, пополнив его коллекцию, которая сейчас находится в собрании Британской библиотеки4.

Остается только недоумевать, в чем именно заключалось «неприглядное недоразумение», о котором говорит Анна. Однако еще более загадочной представляется причина, по которой она так хотела угодить своей подруге, учитывая хладнокровие, с которым она обычно наживала врагов. Впрочем, какова бы ни была причина, несомненно одно: написав это письмо, она больше не вспоминала о нем. У нее были все основания забыть обо всем, поскольку после саммита всеобщее внимание было приковано к Риму, куда Франциск направил Габриэля де Грамона и Франсуа де Турнона, чтобы те пригласили папу Климента на совещание в Ниццу. Франциск надеялся, что там, среди прочих дел, он сможет убедить Климента дать разрешение на развод Генриха5. Генрих в свою очередь, чтобы помочь французским посланникам одержать верх над итальянскими кардиналами, распорядился, чтобы Кромвель, который теперь занимал пост хранителя королевских драгоценностей, выделил 9000 марок (6000 фунтов, то есть свыше 6 миллионов фунтов на современные деньги) на взятки6.

Через четыре дня после возвращения в Гринвичский дворец Генрих сопроводил Анну в Тауэр, чтобы показать ей тайные богатства в Сокровищнице английской короны и покои королевы, где ей предстояло провести ночь накануне коронации. Осмотрев помещение, она решила, что оно нуждается в переделке: в приемном зале необходимо было заменить крышу и полы, а также установить «большое окно с нишей» в западной части и два окна поменьше напротив с видом на Темзу. Все окна следовало обустроить таким образом, «чтобы можно было удобно прислониться», если захочется полюбоваться панорамным видом. Кроме того, она распорядилась основательно переделать личные покои – там должны были соорудить новую великолепную галерею с отдельным входом для королевы7.

Празднования Рождества в этом году были отмечены символическими новшествами. Когда королевские плотники приступили к строительству подмостков, на которых обычно выставлялись новогодние подарки короля и королевы, им пришлось отдельно изготовить «подмостки и полки, предназначенные для подарков маркизе Пембрук». Конструкции должны были быть достаточно прочными, чтобы выдержать всю золотую посуду, доставленную по приказу Генриха за время рождественских праздников: около 140 отдельных предметов общим весом свыше 130 килограммов и суммарной стоимостью 1200 фунтов (свыше 1,2 миллиона фунтов на современные деньги), а также подаренные Анне к Новому году золотые и серебряные графины, солонки, подсвечники, чаши, горшочки и ложки. Часть этой утвари когда-то принадлежала Уолси, часть – Уильяму Комптону, который после смерти от потливой горячки остался у Генриха в должниках. Корнелиус Хейс получил указания удалить все символы, указывавшие на предыдущих владельцев, и «выбить» или «нанести чернью» геральдические знаки Анны, маркизы Пембрук. На новых предметах должна была присутствовать эмблема сокола, оформленная «золочением, гравированием или эмалью»8.

Генрих был вознагражден, когда на третьей неделе января Анна сообщила ему о своей беременности. Эта новость не могла не взволновать короля: он был уверен, что родится мальчик – будущий принц Уэльский, появления которого он так давно и страстно желал. Однако для признания его сына законным наследником было необходимо, чтобы он родился в официальном браке: по закону ребенок, зачатый вне брака, но рожденный в нем, считался законным наследником, даже несмотря на возражения некоторых юристов в этом вопросе. Теперь важнее всего было не упустить время.

3 января 1533 года де Грамон и де Турнон нашли папу римского в Болонье, где он переживал последствия болезненных для него встреч с Карлом, поэтому им удалось добиться кое-каких успехов. Климент дал свое согласие и на то, чтобы встретиться с Франциском в Ницце, где он будет на безопасном расстоянии от Карла, и на то, чтобы решить дело Генриха с такой ловкостью, чтобы не причинить ему «ни малейшего вреда». Генрих и Анна усмотрели в этом подтверждение правильности своей франкофильской политики. Однако они недооценили такой важный момент, как личные мотивы Франциска: он всерьез намеревался претворить в жизнь план 1529 года, который еще тогда вызывал беспокойство Анны,– женить своего второго сына, Генриха, герцога Орлеанского, на племяннице Климента. Это была часть более масштабного замысла – освободить Климента от влияния Карла и, таким образом, вновь проложить себе путь в Италию. Во время саммита в Кале он упомянул в разговоре с Генрихом о предстоящей помолвке, однако сделал это невзначай, из чего Генрих заключил, что Франциск займется этим вопросом уже после того, как будет получен развод9.

К сожалению, в деле возникла новая заминка: консистория в Риме должна была выдать папские буллы, необходимые для посвящения Кранмера в сан архиепископа Кентерберийского, не раньше чем через три месяца. Эта сложная ситуация требовала нестандартного решения, и оно не заставило себя ждать. Сам Генрих считал, что у него не было препятствий для женитьбы. Он уже давно считал свой брак с Екатериной недействительным и был достаточно хорошо осведомлен о законах церкви, чтобы понимать, что второй брак, заключенный во время аннулирования первого, может быть признан законным ретроспективно, как только первый будет аннулирован. Он получит разрешение на развод, когда прибудут документы для Кранмера, а это означает, что любые попытки обвинить его в двоеженстве окажутся несостоятельными10.

В предрассветные часы 24 или 25 января Генрих и Анна ступили на свежезастеленный пол королевской барки, которая доставила их вместе с несколькими сопровождающими из Гринвича в Уайтхолл. Сойдя на берег, они подошли к привратной башне и поднялись наверх, в помещение, где тайно сочетались браком. Считается, что свидетелей было трое: Генри Норрис, Томас Хинидж и Энн Сэвидж, одна из благородных дам из свиты Анны и родственница Уильяма Бреретона, про которую говорили, что эта леди обладала поистине «мужской силой духа». По свидетельству историков, она несла шлейф невесты. Впрочем,