— Ну-ну, сладкий папочкин сынок, — презрительно усмехнулся Камень, — думаешь, я тебя буду возить постоянно? И жить у меня долго не выйдет.

— Разберусь, — зло рявкнул Лис, — даже не рассчитывай, каменная башка, что я сольюсь.

— Слушай, ну ты же не можешь без него ничего, Лис, — уже спокойнее, даже, кажется, примирительно сказал Камень, лениво выруливая на парковку к универу, — он все оплачивает. Твоих денег с игрушек не хватит на сытую жизнь. И тем более, теперь, когда маленькая…

— Разберусь, — ревниво прервал его Лис, затем подался вперед, обхватывая меня вместе с сиденьем длиннющими лапами, — малыш… После пар заберем…

Его пальцы скользнули под расстегнутый пуховик, провели по напрягшемуся животу, мгновенно добавляя жара щекам, а Камень, поглядывая с завистью на то, что делал Лис, торопливо припарковался, повернулся ко мне и прихватил за подбородок, гипнотизируя тяжелым обещающим взглядом.

— Маленькая, не думай ни о чем. Все будет хорошо.

— Обязательно, малыш, — заурчал на ухо Лис, жарко и сладко, — обязательно… Ты — наша, помнишь?

— У меня… репетиция… — их взгляды, ласки, шепот этот возбужденный снова заставляли меня гореть и забывать обо всем. Это было безумие какое-то, такую власть они надо мной имели! Страшную, сладкую власть.

— В универе? — Камень задумчиво провел пальцем по моим губам.

— Да, — завороженно кивнула я, невольно подрагивая от того, что Лис, вообще не испытывая ни малейшего стыда, уже скользнул наглыми пальцами за ремень моих джинсов.

Боже, наваждение какое-то!

Мы занимались этим несколько часов, еле оторвались друг от друга для того, чтоб помыться, поесть и приехать сюда, чуть ли не за пять минут до начала пар.

И вот теперь я снова обо всем забывала! Стоило им прикоснуться, стоило посмотреть! Это волшебство какое-то, колдовство! Они меня заколдовали!

— А потом… Ехать… На концерт… — не знаю, как у меня хватило остатков сил, чтоб прошептать это все, глядя в темные, жуткие глаза Камня, завороженно гладящего и гладящего мои губы, скулы. И ощущая все более настойчивые пальцы Лиса внизу, слушая его горячее прерывистое дыхание у виска.

— Блять… — не выдержал первым Лис, со стоном дергая сиденье на себя и раскладывая его так, что я, с тихим испуганным вскриком отклонилась назад вместе со спинкой кресла, прямо во власт его рук.

— Что вы… — я попыталась подняться, но Камень, мгновенно среагировав, тут же наклонился ко мне, ставя тяжелые ладони так, чтоб не дать мне подняться.

Лис, возбужденно выдохнув, тоже наклонился и впился в мои раскрытые губы жадным поцелуем, настолько голодным, что даже не верилось, что совсем недавно мы…

Я растерянно уперлась в его плечи ладонями, принимая напор и огонь его поцелуя.

Сознание плыло, и плевать было на все на свете. И на то, что мы — в общественном месте, на парковке универа, и на то, что до начала пары осталось меньше минуты… На все. На все плевать!

Я ощущала в себе странную восхитительно-разрушительную потребность в происходящем!

И, когда Лис, оторвавшись от меня лишь затем, чтоб Камень мог тоже поцеловать, еще горячей и грубее, полностью подчиняя, отключая инстинкт самосохранения, с тихим матом принялся сдирать с моих плеч пуховик, я только прикрыла глаза, отдавясь их рукам. Уже привычно. И с таким сладким предвкушением, с такой готовностью, которые даже в этой критической ситуации изумили.

До сих пор не представляю, что было был дальше. Верней, очень даже хорошо представляю. В красках.

Но, к счастью, у одного из нас все же в голове осталось хоть чуть-чуть мозгов.

Камень, оторвавшись от меня, тяжело оглядел мое растерянное лицо, раскрытые губы, наглые пальцы Лиса на голой груди, виднеющейся в уже распахнутой рубашке, затем скользнул взглядом по запотевшим окнам машины…

Выругался тоскливо, отжимаясь от сиденья.

— Лис, прекращай!

— Да бляа-а-а… — неверяще протянул Лис, — каменная ты морда, да похер на все, сдохну же сейчас…

— Все, я сказал! Маленькая, застегнись.

Я села, приходя в себя и ужасаясь тому, что успели за пару минут буквально натворить с моей одеждой парни. И не только с одеждой, но и со мной!

Как мне идти с таким бьющимся сердцем, с такими красными щеками? И взгляд, наверняка, дурной!

— Может, поехали обратно, а? — неугомонный Лис чуть ли не подпрыгивал на сиденье сзади, никак не желая успокаиваться, — малыш, похер на этот универ. Все равно там никто уже ничего не делает! До Нового Года пара дней всего!

— Кресло ее возвращай обратно, — скомандовал Камень, с видимым усилием отворачиваясь от меня и сканируя пространство вокруг машины. — Вася, сейчас выйдешь, а мы уедем. Приедем потом, отвезем на концерт. И там подождем. Все, иди.

Я заколебалась, решая, что сказать на прощание, и он с нажимом провторил:

— Иди, Вася!

— Пока, малыш, — грустно сказал Лис, глядя на меня глазами обиженного, брошенного всеми котика, — будешь про меня думать?

— Завали уже! — рявкнул Камень, а я только нерешительно кивнула, так и не придумав ничего, что можно было бы сказать в такой ситуации.

Да и что тут скажешь?

И что ответишь на многочисленные подколы девчонок, наблюдавших мою высадку из машины Камня?

Только, пожалуй, порадуешься, что тачка тонированная в хлам, и совершенно не видно, чем мы там занимались, и сколько там вообще находилось людей.

Хотя, по моему разворошенному, взбудораженному виду вполне можно было понять, чем мы таким занимались…

Два дня до Нового Года прошли в режиме нон-стоп.

Днем я училась, умудряясь каким-то образом даже сдавать зачеты и не оставлять хвосты. Потом репетировала с Колесником и его командой.

Выступала, чисто на автомате отрабатывая программу.

А по ночам сходила с ума в руках своих парней.

Это было настоящее безумие без перерыва на подумать и осмыслить происходящее. Да и чего его осмысливать?

Его можно было только принять.

И я приняла.

Себя, сумасшедшую нимфоманку, не умеющую остановиться и не желающую тормозить.

Их, безумных, бешеных собственников, в которых такое вот дикое, ревнивое желание забрать друг у друга побольше меня, моего времени, моего тела, каким-то странным образом сочеталось с удивительной слаженностью в постели и каким-то невероятно чутким, невозможно правильным отношением ко мне.

Странно, они делали со мной совершенно дикие, очень-очень грязные вещи, но я не чувствовала себя грязной. Не ощущала себя использованной.

Может, все дело в том, что, после наших бешеных постельных игр, они целовали меня? Так нежно, так правильно, так сладко, удивительно контрастируя с недавним постельным безумием?

Гладили, осторожно, умело, успокаивая суматошно бьющееся сердце и напряженные до боли нервные окончания?

Шептали что-то очень-очень важное. То, чего мне никогда никто не говорил… И