Камень знает, кто такой Бешеный Лис.

И все равно говорит то, что говорит.

И это… Ужасно! Страшно!

Жуткая совершенно атмосфера, настолько наэлектризованная, что у меня волосы дыбом, кажется, сейчас встанут по всей длине!

— Мне говорили, что ты — отмор, но я не думал, что настолько, — говорит Бешеный Лис, затем переводит взгляд на Игната, — Генька, на выход.

— Нет, — тяжело роняет Игнат, — я остаюсь.

— Вот как? — поднимает брови Бешеный Лис, затем смотрит прямо на меня, на свою беду, слишком сильно высунувшуюся из-за плеча Камня, — настолько девка сладкая, что поделить не можете? Сын, этих мандавошек у тебя будет еще…

— Вон пошел! — орет, срываясь, Лис, а Камень просто молча поднимается с постели, прихватывая покрывало, оборачивая его вокруг бедер.

Все это — в одно тяжелое, слитное движение, плавно и в тоже время стремительно.

Я успеваю перехватить себе ту простынь, что болтается на бедрах до сих пор, да еще подушку сцапать.

А Камень уже стоит, чуть наклонившись, над Бешеным Лисом и цедит ему в лицо презрительно:

— Только потому, что ты — отец Лиса, не бью сразу. Уходи.

Бешеный Лис не выглядит сколько-нибудь напряженным или испуганным. Он спокойно отставляет в сторону руку с сигаретой, усмехается в лицо Камню:

— Отмор, да. И дурак. Жаль.

Затем смотрит на сына, уже вставшего плечом к плечу рядом с Камнем.

— Уверен, Генька? Настолько золотая пизда?

— Уходи.

— Ну-ну… Не пожалей, сын.

Он разворачивается и молча уходит.

И только после того, как закрывается дверь, отчетливо напряженные плечи парней чуть расслабляются.

А я делаю длинный судорожный вдох, переходящий в короткое рыдание.

Короткое, потому что Камень и Лис тут же разворачиваются ко мне, а после одним слаженным движением оказываются на кровати рядом!

— Малыш, малыш, испугалась? — шепчет Лис, тревожно заглядывая мне в лицо, — не бойся его! Он ничего не сделает!

Камень не говорит ни слова, просто молча сграбастывает в объятия, сжимает и шумно дышит в макушку.

Я смотрю, как Лис мягко, утешительно целует мне руки, гладит, что-то беспрестанно шепча.

Вдыхаю тяжелый, мускусный, умиротворяющий аромат Камня.

И думаю, что никогда не чувствовала себя защищенней, чем сейчас.

В их постели.

В их руках.

__________________________________________

На тонкой ниточке судьба, все знают, но не ценят

И кажется, что не тебе, и не с тобой, и все,

Что отмеряется для нас — лишь радости мгновенья.

А горе… Нет, не про меня, все мимо пронесет.

На тонкой ниточке… и всласть с судьбою накачавшись,

пружиним, руки оторвав, ведь только так — летишь

Раскинув крыльями слова, и в море грез сорвавшись

Но краткий у полета миг, внизу — железо крыш.

Разбиться — это не про нас, мы не умеем биться!

Мы оттолкнемся — и на взлет! И только ветер нам

Вдруг крикнет вьюгою приказ. Приказ остановиться

И разом, в один миг понять — полет — не по зубам.

Мы не летим, а камнем вниз, и силой притяженья

И скорость выше, и слабей с холодным небом связь…

Но знаешь, буду помнить я лишь эти вот мгновенья

Когда, летели, не дыша, и душами сплетясь…

21.10.24. М. Зайцева

70

— Вот отчаянная ты какая, Васька, кто бы мог подумать? — Смеется Маринка, откладывая в сторону телефон, словно он обжигает пальцы. Ох, и горячая переписка у них с Тигром, наверно! Не зря же щеки у подруги красные, а глаза горят возбужденно. — Камень, все же? Охренеть… И как он?

— Я… — смущенно увожу взгляд, — мне неловко…

Зачем вообще завела разговор? Дурочка.

— Ой, ну ты прямо словно целка все еще! — фыркает Маринка, косится на опять загоревшийся экран телефона и, поколебавшись пару секунд, решительно переворачивает его, садится на кровати, а затем вообще соскакивает с нее и прыгает ко мне. — Двигайся, давай! И рассказывай! Ты не можешь быть целкой после новогодних каникул, проведенных с Камнем! Не дай мне разочароваться в этом парне!

Она по-свойски накидывает себе на плечи мое одеяло, заставляя отдать половину, прижимается, обнимает.

— Ну чего ты? Все хорошо было? Молчишь весь вечер, прямо слова из тебя не вытянешь… Я уже переживаю, Вась. Он не… — она делает паузу, а затем продолжает нерешительно, — не обидел тебя?

— Нет, — поспешно отвечаю я, — ну что ты! Нет! Просто… Ну, ты же знаешь, я о таком не люблю говорить…

— Да знаю, пуританка, блин! — Смеется Маринка, обнимая меня. И так тепло звучит ее смех, так не обидно, что невольно чуть-чуть расслабляюсь.

Мне и в самом деле непривычно такое вот общение.

Мама редко меня обнимала, не говоря уж об отце.

И потому постоянные попытки Марины к такому вот телесному контакту кажутся странными.

И приятными, чего уж.

От ее внимания, ее интереса, тепло.

И совсем не страшно делиться. Не всем, конечно, далеко не всем…

На мгновение прикрываю глаза, воскрешая в памяти эти новогодние каникулы, безумные и сладкие.

Глаза моих парней, их шепот, их прикосновения.

Это что-то настолько запредельное, настолько чувственное, что даже не вычленишь отдельные кадры, все сливается в один сплошной поток безумного, яркого калейдоскопа удовольствия.

— Блии-и-ин… — Тянет Марина, — у тебя такая мордочка, что я прямо завидую… Хотя, я и сама неплохо развлеклась, мы с Тигриком к его родителям ездили, прикинь?

— Ого! — оцениваю я уровень их отношений.

Все серьезно, похоже!

Хотя, я вот тоже с родителями Лиса познакомилась… С родителем.

Вот уж о ком забыть бы, но, к сожалению, не получается.

Тень Бешеного Лиса, словно дамоклов меч, нависает над нами с того самого момента, когда он, презрительно усмехнувшись, покинул номер отеля.

Я так волновалась, несмотря на то, что парни успокаивали меня, как могли. И даже пару раз успокоили. В номере.

А потом мы поехали к Камню.

И там еще успокаивались. По-всякому, с выдумкой и фантазией.

Я больше не могла, да и не хотела бегать, не могла, да и не хотела думать о своей порочности, об аморальности ситуации, что так нельзя, что это ужас-ужас.

Все сомнения, все панические мысли успешно читались и так же успешно выбивались из моей дурной головы моими парнями.

И да, я уже привыкла называть их так.

Мои. Парни.

Мои.

Это было даже не странно. Это было правильно.

На следующее утро после злостчастного концерта, мы втроем поехали в универ, потому что удовольствия удовольствиями, а учеба учебой.

По пути я пыталась снова поговорить о том, что может сделать нам отец Лиса, но Игнат, оскалившись злобно, прошипел:

— Нихуя не сделает. Я от