полностью, заставляя застонать, низко и протяжно, словно я — не человек, а самка течная, глупая и похотливая. Ни о чем не думающая, ничего не соображающая.

И, когда Лис скользит обратно, я лишь подтверждаю это ощущение, непроизвольно прогнувшись в пояснице и снова застонав, требовательно теперь, жаждуще.

Камня словно дрожь пробивает по всему телу, я завороженно смотрю, как мурашки покрывают его кожу, как расширяются от похоти зрачки, теряя резкость взгляда еще больше.

— Охуеть… Малыш… — стонет Лис, выходя снова и погружась, до конца. Это так остро чувствуется, так горячо и полно, что я не могу не ответить ему сладким влекущим стоном.

Они оба сейчас настолько хорошо мне делают: Камень — придерживая жесткими пальцами за шею, грубовато поглаживая шершавой подушечкой раскрывшиеся в бесконечных стонах губы и завораживая, гипнотизируя хищным взглядом без малейшего проблеска света в нем. Только черная похоть и безумие. Лис, безостановочно скользя во мне, так правильно, так сладко, так необходимо именно в этот момент, беспрестанно гладя по спине, бедрам, добираясь неугомонными опытными пальцами до низа живота, трогая меня там, в самом нежном, самом чувствительном месте, отчего все тело непроизвольно сотрясает дрожь удовольствия.

Я постепенно улетаю все больше и больше, теряя связь с реальностью, сознание плывет, наши смешавшиеся запахи сводят с ума еще сильнее, а твердая подушечка пальца исчезает с губ.

Камень подходит еще ближе и оттягивает резинку белья вниз, высвобождая себя, такого огромного сейчас, так вкусно и будоражаще пахнущего. Я фокусируюсь взглядом на нем, смотрю завороженно.

— Малыш… — стонет Лис, уже забыв про всякую осторожность, сжимая так крепко, что дышать сложно, двигаясь так сильно, что, если бы не поддержка Камня, улетела бы уже с кровати, — малыш, сладкая такая… Пиздец, меня кроет…

А Лешка, не сводя с меня гипнотического своего взгляда, водит свободной рукой вверх и вниз по стволу, завораживая этим простым, животным ритмом, как-то попадая в тот, с которым двигается Лис.

Я не могу отвести взгляд от появляющейся и исчезающей в огромных пальцах головке. Боже… Это же безумие какое-то…

— Поцелуй, маленькая… — рычит Камень.

И да, это приказ, которого я не могу ослушаться.

Открываю рот и мягко, пугливо позволяю толстой головке проникнуть в себя. Недалеко, чуть-чуть всего, но Камень запрокидывает голову и стонет так, словно к нему высоковольтку подключили. Все его огромное тело трясет от кайфа и волнения.

А Лис, чутко уловивший этот момент и притормозивший, чтоб я смогла сполна ощутить все, до конца, выдыхает хрипло:

— Охуеть… Охуеть, горячо! Малыш, с ума сводишь! Не могу больше, не могу!

Он как-то очень умело перехватывает меня за бедра так, чтоб видеть, что я делаю губами, и шепчет развратно и грубо:

— Пососи ему, малыш, охереть, как горячо смотришься…

Камень ничего не говорит, он явно не способен это сделать, просто жестко перехватывает меня за затылок и сильнее подает бедрами вперед, с каждым толчком все глубже и глубже проникая в рот.

Это неудобно и странно, но его запах забивает полностью рецепторы, и я снова плыву, не соображая ничего.

Позади опять ругается Лис, кажется, полностью потеряв над собой контроль, ускоряется, тараня меня с такой силой, что невольно по инерции все глубже и глубже насаживаюсь на член Камня, давлюсь, забывая дышать, до слез и всхлипов.

И никто меня больше не жалеет.

Озверевшие парни, которых я, сама не понимая этого, завела своим развратным поведением до предела, гонятся уже только за своим удовольствием, терзая меня все сильнее и грубее.

А я…

Я сошла с ума, похоже, окончательно.

Потому что мне все это нравится.

Меня плавит в их руках, от их шепота, развратных, таких жестких и глубоких движений во мне, от того, что держат, целуют, кусают, смотрят! Смотрят на меня! Жадно, безумных взглядов не отрывая ни на мгновение!

Пусть это все неправильно и греховно!

Но я никогда не пожалею о том, что мы сделали. Не жалеют о таком.

Никому не рассказывают, конечно.

Но и не жалеют.

Камень неожиданно перехватывает меня за горло, полностью перекрывая дыхание, упирается расширенными глазами в мое безумное лицо, делает еще пару скользящих, жестких движений… Содрогается всем телом. И я ощущаю, как горло наполняется теплым, вязким… Глотаю машинально, одурев от происходящего окончательно.

Камень выскальзывает из меня, падает на колени, снова гладит огромной своей ладонью по горлу, словно завороженно отслеживает путь моего глотка, путь части себя в моем теле.

Лис, зарычав, перехватывает меня за оба локтя, чуть приподнимает, выгибая, словно рукоять лука, и вбивается совсем уже бешено и грубо.

И эта грубость, чужой вкус во рту, жесткое приказание во взгляде Лешки выносят за грань снова. И меня трясет, трясет, трясет… Кажется, бесконечно продирает от кончиков пальцев до кончиков волос искрами наслаждения. Я даже кричать не могу, лишь немо открываю рот, умоляюще, в слезах глядя на жесткое лицо Лешки.

И целует он меня глубоко, захватнически. Варварски.

Мне это тоже нравится.

Кончив, Лис пытается утянуть меня к себе опять, но Камень не пускает, падая на кровать в излоговье и утаскивая к себе на грудь.

Лису, немного одуревшему от полученного кайфа, достаются мои ноги и ягодицы.

Он фырчит, затем смачно целует оба полупопия и, довольно выдохнув, валится на кровать.

— Это было нечто, — делится он впечатлениями, рассеянно и с удовольствием жамкая меня за задницу, — зашибись просто. Знал бы, что так может быть, не дал бы тебе так долго бегать, малыш… Скажи, каменная морда?

— Завали, — лениво бубнит Лешка, мягко поглаживая меня по вороху растрепавшихся волос, — болтаешь много… Тебе бы вообще нихера не светило, если б не она…

— Не скажи… — смеется сыто Лис, — не скажи…

Меня кроет от такого количества кайфа, и удержаться на плаву тяжело. Да и не нужно. Ощущение безопасности, правильное, совершенно четкое сейчас, убаюкивает.

И голоса моих парней тоже… Парней? Надо же… Парни… Мои… Это удивление вялое, тоже сытое.

Я лежу щекой на мерно и спокойно поднимающейся и опускающейся груди Камня и закрываю глаза.

Мне хорошо. Так хорошо…

Пусть всегда так будет, пожалуйста, Создатель…

Я, конечно, грешница… Но можно мне хоть чуть-чуть радости?

Пожалуйста…

То, что Создатель не благоволит грешникам, известно всем. И то, что наказывает, тоже.

Но я, наивная, почему-то думала, что меня это все же не коснется…

Наивная…

68

— Что теперь будет? — шепчу я, когда, спустя долгое, очень долгое и очень сладкое время, снова прихожу в себя, возвращаюсь из чувственного безумного морока, в который погружает нас троих